Анатолий по-птичьи склонил голову набок, нахмурился и развел руками в воздухе, будто крыльями взмахнул.
– Вынужден вас огорчить, сударыня, но эти шахматы – обыкновенные. То есть – поймите меня правильно – они весьма ценны как произведение искусства и как предмет антиквариата… – Он смерил девушку снисходительным взглядом. – Но и только. Хотя это и само по себе немало! Предположительно пятнадцатый или шестнадцатый век… Заманчиво! Подобные подлинные вещи встречаются крайне редко. Не исключено, что это подделка. Не огорчайтесь, ради бога! – спохватился он. – Существуют такие умельцы по изготовлению фальшивок, что диву даешься. Бывают случаи, когда подделки попадают не только в коллекции, но и на аукционы – после тщательных проверок. Экспертиза и еще раз экспертиза! Даже наличие сертификата не дает гарантии подлинности.
Грёза готова была расплакаться.
– Значит, мои шахматы поддельные? – ее голос дрогнул.
– Я склонен думать, что да. – «Дятел» виновато опустил ресницы. – Теперь, когда я внимательно к ним присмотрелся, у меня появились кое-какие сомнения. Но вы не расстраивайтесь! В любом случае их делал настоящий мастер. Каждая фигурка – шедевр. А чего стоит доска и оригинальный футляр в форме сундучка?! За них можно выручить приличную сумму.
– Почему же ты считаешь их фальшивкой? – вдруг обиделся Виктор.
– Видите ли, на изделии нет никаких опознавательных знаков мастера или клейма гильдии ремесленников. Это настораживает.
– Изготовитель подделок не упустил бы такой важной детали!
– Наверное, ты прав, – поразмыслив, согласился с ним Анатолий. – В общем, я в замешательстве. Ничего конкретного сказать не могу. – Он с вежливой улыбкой повернулся к Грёзе. – Если вы решите продать шахматы, милости прошу в наш салон. Я лично позабочусь о том, чтобы вы остались довольны. Цена превзойдет ваши ожидания! Маленькая проблема – не хватает двух фигурок, – к сожалению, снижает выгоду от сделки, но незначительно. Хотите, я позвоню одному нашему клиенту прямо сейчас?
– Не надо! – испугалась Грёза и схватилась за сундучок.
– Позвольте, я помогу. – Анатолий аккуратно, бережно сложил доску и фигурки в футляр и протянул ей. – Прошу. Извините, если я разочаровал вас.
– Скорее озадачил, – пробурчал Виктор.
Теперь Грёза станет еще больше переживать из-за этих шахмат. Будь они неладны! Пожалуй, решит, что они не простые, а именно те самые, о которых наплел столько небылиц Анатолий. Тьфу! Не надо было ходить к нему. Кто же знал?
– Это обычные шахматы, – сказал он, когда они с Грёзой вышли из магазина. – Поверь мне. В жизни все гораздо проще, чем кажется.
– Пойдем быстрее домой, – спохватилась она. – Надо Варвару и Полину проведать. Как они там?
Всю дорогу Грёза была задумчива, не замечала прохожих, спотыкалась и, если бы не твердая рука Виктора, наверняка налетела бы на кого-нибудь или, чего доброго, упала.
Виктор же постоянно ощущал чье-то пристальное внимание, старался уловить, откуда оно исходит, и, уже поворачивая во двор, краем глаза заприметил автомобиль, скользивший следом за ними.
Оттепель сменилась похолоданием. Апрель словно остановился на распутье, гадая – прийти ему в Петербург или повременить? Пусть март натешится досыта, наиграется осколками льда и мокрым снегом вперемежку с дождем, украшая городские крыши гирляндами сосулек, оплакивающими его уход.
Ольга зябла, кутаясь в пуховый платок, который остался от матери. «Хорошо, что мамы уже нет», – подумала она и не ужаснулась своим мыслям. Милая интеллигентная мама, читавшая ей на ночь сначала сказки Пушкина, потом стихи Лермонтова, Есенина и Цветаевой, за всю жизнь мухи не обидевшая и не сказавшая ни о ком худого слова, не заслужила такого – наблюдать душевную и физическую агонию любимой, единственной дочери.
А может быть, ей не стоило внушать Ольге восхищение творчеством этих людей? Ведь никто из них не умер своей смертью. Пушкин и Лермонтов погибли на дуэли, Есенин и Цветаева покончили с собой. Может быть, талант и ярко выраженная индивидуальность влекут за собой наказание? Но чье? Кто вершит суд и расправу? Может быть, нельзя выделяться из толпы, демонстрировать свою особенность, непохожесть на других? Не то тебя затравят, засмеют, станут глумиться и… сживут со свету?
Что, если этот трагизм, эту неукротимую страсть, этот душевный надлом, стремление к чему-то недостижимо великому, к недоступному простым смертным совершенному идеалу Ольга впитала еще в детстве, слушая дивные по красоте и силе поэтические строки, несущие в себе флюиды их создателей?
Она тоже пробовала писать, но неудачно. Восторженные похвалы матери произвели обратный эффект, тетрадка с посредственными любительскими стихами была разорвана и сожжена. Не то – поняла Ольга и с тех пор не возвращалась к творческим опытам. Мама робко намекала на карьеру поэтессы или хотя бы журналистки, но, наткнувшись на решительный отпор, отступила. Какая разница, чем будет заниматься ее дочь?! Она и без диплома не пропадет, потому что ее главное достоинство – потрясающая внешность. Правда, институт все же окончить не помешает на всякий случай.
Изысканную, редкостную красоту Ольги мама восприняла как высшую милость, данную ей в утешение: ведь ее собственная жизнь не удалась – ни мужа, ни нормальной работы, ни денег. Одна радость – пригожая, умная дочка. Сколько Ольга себя помнила, мама по ночам трудилась: вязала на заказ шапочки, носки и варежки, свитера, шарфы, а утром с красными глазами шла на работу в свою контору, где печатала на машинке какие-то документы. Она не роптала – о, нет! – она готова была вовсе не спать, лишь бы заработать Оленьке на новые сапожки, на платьице, на фрукты и сладости. Мама экономила каждую копейку, но всегда покупала хорошие книги, если удавалось, или билеты в театр. Она привила дочери любовь к живописи.
Живопись! Ольга застонала, вспоминая мастерскую Фэда в мансарде, запах красок, неоконченные холсты, вкус его губ, его руки, измазанные углем. Он мог увлеченно набрасывать композицию будущей картины – и вдруг срывался с места, подхватывал Ольгу на руки, осыпал ее поцелуями, сжимал в объятиях, как безумный. Если это была не любовь, то что? Баловство, игра, пресловутое «половое влечение»! Все эти чужие, искусственные слова разбивались о накатывающую из прошлого страстную и сладостную волну, огнем вскипающую в венах, от которой останавливалось дыхание и замирал сердечный ритм… Блаженное
