глаза.
Выходит. Запирает машину. Идет через темный двор.
Входит в квартиру. Там темно и тихо. Только под дверью Сережиной комнаты — полоса бледного света.
Не раздеваясь и не разуваясь, прямо в мокром плаще и ботинках, Олег подходит к двери, приоткрывает, заглядывает…
При слабом свете ночника он видит Сережу, спящего в объятиях спящей Нади.
Постояв минутку, Олег закрывает дверь и идет в прихожую раздеваться.
Олег в магазине игрушек. Выбирает среди конструкторов подарок сыну.
Внезапно его скручивает боль, он падает на пол…
К нему бегут люди, окружают его…
Олег корчится от боли и кричит, лица людей кажутся ему причудливо-искаженными.
Олег сидит в темной комнате на диване, одетый в черный костюм с черной водолазкой. Он плачет.
Заходит Надя — тоже в черном. Подходит к нему, обнимает за плечи.
Олег обхватывает ее руками, утыкается головой ей в живот. Плечи его вздрагивают.
За окном идет снег. Синий свет уличного фонаря разливается по стене, высвечивая фотографию Сергея Даниловича в рамке с траурным черным уголком.
Новый год. Олег и Сережа наряжают елку в печальном молчании.
Сережа подает игрушки.
Олег вешает их на елку.
Луч света падает на его запястье.
На запястье — симметричный темный кружок.
Солнечный зимний день. Каток.
Сережа и Надя катаются на коньках.
Олег сидит на лавочке и с грустью смотрит на них.
Больница.
Длинный коридор. Двери палат. В конце коридора смутно белеет окно. Санитарка моет пол, вяло макая намотанную на швабру тряпку в ведро и возя ею в луже на линолеуме.
Надя медленно идет по коридору. На ногах — тапочки, в одной руке — сапоги, она их держит за голенища, в другой — пакет. Здоровается с санитаркой. Та отвечает хмурым взглядом и, словно нехотя, кивает.
Возле поста медсестры Надя останавливается. Настольная лампа горит, медсестра склонилась над журналом. Надя здоровается — медсестра поднимает голову.
— Как он сегодня? — тихо спрашивает Надя.
— Без изменений, — быстро отвечает медсестра и отворачивается к шкафчику за спиной, открывает, достает из баночки таблетку, заворачивает в бумажку и кладет на стол: — Вот, возьми. А то ведь сразу прибежишь просить…
— Ему так… больно? — дрожащим голосом спрашивает Надя.
— Больно.
— А укол… Нельзя?
— Строго по часам. Сама ведь знаешь… — медсестра сочувственно смотрит на Надю:
— В шесть делали. Теперь — только в двенадцать.
— Но ему ненадолго хватает, — шепчет Надя.
— Привыкание, — бормочет медсестра, снова утыкаясь в журнал. — Естественная реакция организма. Только твой как-то уж очень быстро привык… Но здесь уже ничего нельзя поделать.
Надя берет со стола таблетку в бумажке и идет в самый конец коридора, к крайней палате, у окна.
Дверь палаты приоткрыта. Из палаты доносятся хриплые стоны — человек стонет мерно, словно капает из крана вода или тикают часы:
— А… А… А…
Надя на мгновение задерживается у двери палаты, глубоко вдыхает, сглатывает — и толкает дверь плечом. В палате — три кровати. На одной спит мужчина, накрыв голову подушкой. На другой — молодой парень, иссохший, лысый, к руке тянется трубочка капельницы. На третьей — Олег. Он страшно исхудал, лежит, запрокинув голову, небритый, глаза полузакрыты, из широко раскрытого рта доносятся хриплые стоны. К его руке тоже тянется трубочка капельницы.
Молодой парень с соседней кровати с ненавистью смотрит на Надю и капризно говорит:
— Хоть бы ты его скорее забрала, что ли! День и ночь орет, никаких сил больше нету… Тот-то, — он кивает на спящего соседа, — полуглухой, он хоть спать может. А я… Я здесь для лечения лежу, мне тоже сон нужен!
— Олег тоже для лечения здесь лежит, — спокойно отвечает Надя, ставя сапоги — на пол, пакет — на стул.
— Да какое ему лечение?! У него уж четвертая стадия! Лечение… Другим только мучение — его лечение! Забери ты его, пусть дома умрет… В кругу семьи.
При этих словах Надя вздрагивает и пристально смотрит на парня с соседней койки. Но ничего не говорит. Склоняется к Олегу, гладит его кончиками пальцев по лбу, касается щеки, шепчет нежно:
— Олежек! Олежек, я пришла…
— Он не слышит тебя! Он ничего уже не понимает! — злобно бормочет парень с соседней койки и передразнивает Надю: — «Олежек», «Олежек»…
Надя продолжает гладить лицо Олега. Тот открывает глаза, смотрит на нее и принимается стонать еще громче.
— Я сейчас тебе лекарство дам… Тебе легче станет, — дрожащим голосом говорит Надя. Берет с тумбочки бутылку с минеральной водой, наливает в кружку, опускает в кружку трубочку для коктейля. Кладет таблетку в рот Олега, подносит трубочку к губам… Олег жадно сосет воду, потом откидывается на подушки и начинает кричать во всю силу легких:
— А-а-а! А-а-а!
Мужчина с соседней койки просыпается, скидывает с головы подушку, садится на кровати, испуганно смотрит на Олега… Потом тяжело вздыхает и снова накрывает голову подушкой:
— Ох, господи, грехи наши тяжкие…
Олег кричит.
— Не помогло ему твое лекарство! — смеется парень с соседней койки.
Надя разворачивается и выплескивает ему в лицо остатки воды из кружки. На секунду парень потрясенно замирает. Потом стирает воду с лица и кричит:
— Сука! Хулиганка! Над больным глумишься! Фашистка!
Надя выбегает из палаты. Навстречу ей по коридору не спеша идет медсестра. Надя прижимается спиной к стене, медленно сползает, садится на пол, зажимает уши ладонями, чтобы не слышать криков Олега, зажмуривается… Медсестра входит в палату.
Из палаты несутся крики Олега и истерический голос парня:
Я лечащему врачу пожалуюсь! Я матери скажу, она к главврачу пойдет! Я завтра же, завтра, — голос его прерывается кашлем и он принимается мучительно, натужно кашлять, потом — кричать, совсем как Олег.
Медсестра выходит из палаты, мгновение смотрит на сидящую на полу Надю и бежит по коридору к процедурной. Возвращается с металлическим лотком, в котором лежат два шприца. Входит в палату.
Надя сидит, зажмурив глаза и зажав ладонями уши. По щекам ее текут слезы. Она шепчет:
