– Конечно, уверена. – Валерия подозрительно посмотрела на Евгения. Что это с ним? Такой выдержанный, и вдруг… – Ты что, не веришь?
– Прости. – Он вытер пот со лба. – Разумеется, верю. Видишь ли, м-м… Это чрезвычайно редкая вещица, не думал, что существует еще одна такая же.
Валерия с сомнением покачала головой. Сколько людей перебывали у нее в гостях, и никто не обращал особого внимания на Будду. Так… посмотрят, и все.
Евгений не мог оторваться от божка. Он крутил его так и сяк, словно хотел разглядеть каждую точечку на потемневшем металле, каждый завиток орнамента. Вот и надпись! Интересно, на этой фигурке тоже есть тайник? Он нажал на шапочку, ожидая увидеть Колесницу Осириса [15], как тогда, но отошедшая в сторону пластинка открыла совершенно иной символ. Первый символ Пути Осириса – Маг, олицетворение Всемогущего Начала.
Валерии было скучно. Эту статуэтку она помнила с детства, тысячу раз играла с ней, но о том, что под изображением Глаза есть еще одно, не знала. Мама не говорила ей об этом, и не показывала. Она сама могла не знать. Ну и что? Ничего особенно интересного.
– Что это такое? – спросила она, чтобы прервать неловкое молчание.
Евгений отвлекся, наконец, поднял голову.
– Символы – тайная песня мудрых… – он улыбнулся. – Они не однозначны, как жизнь и все в ней. Этот Маг поднял волшебную палочку и творит м-мм… либо то, что окружает нас, либо нечто, доселе невиданное. Таинственный управитель гармониями жизни и смерти!
Валерия слушала его со все возрастающим интересом. О ювелирных изделиях он говорит, как поэт! По- видимому, он их в самом деле любит. В отличие от людей.
На мгновение ей стало стыдно: ну вот, опять, – почему она о нем так подумала? Евгений хороший, положительный человек, как сказала бы ее мама. Что она от него хочет?
– Взор таинственного Мага направлен на нас всегда. Даже сейчас. Ты его чувствуешь?
Валерия вздрогнула. Евгений заметил это и засмеялся. Напряжение, охватившее его при виде Будды, рассеялось. Это действительно совершенно другая фигурка, Валерия его не обманывает. А значит, никакой связи между ними не существует. Так что напрасно он волновался. Хотя почему это вообще его трогает?
Евгений пил шампанское, пьянея не от него, а от близости Валерии, и постепенно перестал думать о Будде. Но где-то глубоко осталась тлеть искорка беспокойства.
– Роковая женщина, – полушутя подумал он о Валерии. – Вот ты и нарвался, Женя!
Во всем этом была изрядная доля иронии. На самом деле он никогда не верил во что-то подобное. Но можно позволить себе пошутить? Иногда?
Ника начали преследовать кошмары. Ему снился гнилостный запах подземелья, бурая плесень, темные углы склепа, с колышущимися тенями, белое лицо трупа, красивое и жуткое, бледные руки, которые тянутся из гроба к его горлу, и… он просыпался, деревенея от страха. Весь в поту, вскакивал, несся в ванную, где под горячим душем безуспешно пытался смыть с себя следы страшных прикосновений. Жирная, липкая паутина, которая была повсюду – в полуразрушенных коридорах, оплетала каменный саркофаг, казалось, прилипла к телу. Скорбящий ангел заламывал бронзовые ручки, равнодушно взирало каменное распятие… Суетились под ногами огромные крысы…
Две последние ночи подряд приходила черноволосая красавица, неслышно ступая, приближалась к изголовью постели, смотрела горящими глазами, велела принести обратно серьгу. Дескать, несподручно ей без нее, некрасиво. А если не вернут, то…
Вален будил его, приносил воды.
– Чего ты орешь? Спать невозможно.
– Вален! Давай вернем ей серьгу! От греха подальше! А? Давай! – он начинал жалобно скулить, размазывая по лицу слезы, шептал, задыхаясь, – Хуже будет! Чует мое сердце…
– Что ты несешь, идиот? – злился Вален. – Вещь продана. Понял? Заруби себе на носу. Твой папаша вон сколько денег нам отвалил! А ты все ноешь! Из-за тебя вторую достать не удалось… Эх, тогда бы мы в Крым махнули! – мечтательно закатывал он глаза. – Теперь уж не взять ее, даже я не смогу. – Он сплюнул. – Как вспомню… Жрать неделю не мог!
Наутро Ник решил сходить в церковь. Выйдя из метро, пошел пешком. Сквозь деревья проступали красные стены храма, большой желтый купол, ажурная колокольня. Он с опаской, суетливо и неумело крестился, оглядываясь, не видит ли кто, не смеется ли… С трудом волоча ноги, внезапно налившиеся свинцом, подошел к двери, не решаясь ступить в ладанный сумрак, пряча глаза. В глубине поблескивал золотом иконостас, дрожали огоньки свечей. Ник топтался у двери. Ему казалось, что стоит только сделать несколько шагов вперед, как все поймут, что он здесь делает, какой он злодей. Того и гляди, потолок обрушится прямиком ему на голову. Такому грешнику, как он…
Ник молился, просил прощения у Бога, у святых, закрывал глаза, и… видел лицо красавицы в обрамлении черных волос. Она улыбалась темными губами, просила вернуть серьгу… Облегчения не наступало. Выйдя из храма, он бродил по городу, не замечая лета, цветущих деревьев…
Однажды, в очередной раз помолившись, Ник увидел во дворе храма невысокого полного священника, который показался ему добрым человеком. Ему хотелось поговорить с кем-то, получить утешение, услышать слова надежды. Может быть, этот священник…Ник подошел и, не успев вымолвить ни слова, расплакался.
– Что с тобой, сын мой?
Отец Ксенофонт действительно был веселым и добродушным. Чужие слезы трогали его и вызывали желание утешить. Ник схватился за полы его черного одеяния, умоляя выслушать.
– Я, наверное, сумасшедший, – забормотал Ник, всхлипывая и оглядываясь, как будто кто-то мог подслушать его разговор со священником. Внезапно он посмотрел на себя как бы со стороны, холодным и бесстрастным взглядом. Боже, какое он представлял из себя жалкое зрелище! Отцу Ксенофонту, должно быть, противно стоять с ним рядом. – Я боюсь! – Ник жаловался, как ребенок. Его зубы так стучали, что он не мог толком говорить.
