Лида сразу поняла, что Таисия Матвеевна узнала Лесю. Она почувствовала, что за Лесиным внешним спокойствием скрывается внутренняя борьба, которую та вела сама с собой. И это была правда. Леся не понимала, почему она не чувствует радости от того, что напротив нее сидит ее бабушка, которая почему-то боится об этом сказать вслух. Она привезла ей фотографию Алеши. Вот это оказалось невыносимо больно!
Леся изо всех сил сжала в руках чашку, так, что косточки побелели.
– Дайте! – сказала она и протянула руку. Чашка с чаем пролилась на белую праздничную скатерть бабы Нади. Все, что называется, потеряли дар речи.
Таисия Матвеевна, как во сне, взяла свою сумочку, висевшую на спинке стула, и вытащила оттуда фотографию Алеши.
За узким окошком монастырской кельи косо летел снег. Он покрыл землю, купола храма, колокольню.
Сергей сидел у окна и рассматривал «Будду». Вернее, это был, конечно, не Будда, – интуиция эксперта подсказывала это, – но очень похож. Божок был сделан очень давно и довольно искусно. Сергея удивило изображение Глаза, в которое был вделан подлинный природный сапфир. Камень вспыхивал жгучей синевой, подобно нездешней звезде. Среди орнамента была какая-то надпись. Божок созерцал свою, известную только ему, истину. Его томные глазки видели что-то далекое, недоступное и очень желанное.
Горский вспомнил, как показывал его Лиде, как она восхищенно рассматривала фигурку и вдруг заплакала и уткнулась ему в плечо. Он почувствовал ее горячие слезы, и это вдруг так его взволновало!.. Ему показалось, что он стоит перед какой-то заветной дверью, которая вот-вот раскроется перед ним, обнажая смертельную суть связи его и этой женщины, – Лиды, Лидии. Она совсем другая, не та, которую он целовал под ночным небом. Неужели это ее мокрое платье было сброшено тогда, на горячий деревянный пол баньки?.. Ему казалось, сейчас он все поймет! Про медальон, Старца, бабу Марфу, Лиду, смерть Алены…про все-все!
Ему вспомнилась гордая и далекая женщина, которую он ни разу не видел наяву, ее быстрый взгляд, ее тонкие руки в кольцах, ее желто-зеленое платье, запах лилий…
В дверь громко постучали. Сергей вздрогнул от неожиданности, поспешно убрал фигурку божка. В полутемном коридоре стоял напуганный Вассиан. Его подозрительно красный нос говорил о том, что он уже успел «принять на грудь», как он это называл.
– Чего тебе?
Горский был недоволен. Ему хотелось побыть одному, подумать. Красное лицо Вассиана раздражало.
– Старец умер! – отчего-то шепотом, выпучив глаза, сообщил он и нервно оглянулся.
– Что?
– Старец умер! Сегодня на рассвете!
– Да ты что?!
– Вот тебе крест! – Вассиан поспешно перекрестился, подумал и перекрестился еще раз. – Аккурат сегодня, как солнце встало! Брат Анисим пришел его будить, чтоб, значит, к роднику идти, а он не отвечает. Сбегали за игуменом, открыли келью…а он лежит. Как знал! Улегся, руки сложил, и будто спит. И такое блаженство у него на лице! Как будто он в райском саду яблоки собирает! И ангельский хор ему поет! – Вассиан закатил глаза и снова перекрестился. – Божественная благодать на него снизошла! А через него и на всех нас!
– Ты сам видел? – спросил Горский.
– Чего? – Вассиан очнулся от своих дум. – А, нет…не видел.
– Тогда откуда знаешь?
– Братья говорят! Вся обитель гудит! Это ж был святой!
– Ладно, иди! Я один побыть хочу!
Вассиан аж задохнулся от такой наглости. Он новость пришел сообщить, от всей души, а тут… Сопя от обиды и поминутно вздыхая, он отправился к трапезной, разузнать подробнее о последних событиях.
Горский остался один. Новость ошеломила его, хотя виду он не подал. Покойный Пахомий был прав, считая его гордецом. Так оно и было.
Старец был очень древний; никто не знал, сколько ему лет, а сам он если и знал, то не говорил. Может, и забыл за давностью. Вдруг Сергея осенила неожиданная мысль: Старец
А если бы Сергей не приехал в Харьков на выставку, не потерял друга, не женился, не пошел в лес «хоронить» Лиду, не взял с собой Вассиана, не пришел в обитель? Как бы Пахомий нашел его? Выходит, события выстроились в такую цепочку не зря? И в монастырь он попасть должен был, так или иначе! Потому что божка надо было передать именно ему. Но почему ему? Почему? Раз это так важно, значит, фигурка не простая. Что ему следует с ней делать? Как-то неправильно, что Старец умер, не растолковав Сергею всего этого. Теперь ему совсем не у кого узнать!
И тут Горский снова вспомнил приезжего из Москвы. Тот же говорил ему про амулет, предупреждал! Может быть, он и про «Будду» что-нибудь знает? Божок тоже был изображен на картине Корнилина не просто так! Эти вещи бесспорно связаны между собой. Вот только чем? Пахомий теперь уже ничего по данному поводу не скажет.
Сергея поразила еще одна догадка, не приходившая до сих пор ему на ум: Старец, скорее всего, узнал его именно по флорентийскому медальону. Ну, как иначе он бы определил, кому передать вещь? Ошибка исключалась, это ясно.
– Где же найти ответы? – спрашивал себя Горский. – Явно не в обители. Тайну Старца здесь не знал никто.
