Климент Ефремович Ворошилов руководил Луганским социалистическим отрядом, сумевшим пробиться к Царицыну, где его командир стал командующим 5-й Армией, а затем членом Военного совета Северо-Кавказского военного округа. Он привлек внимание Сталина «чистотой» большевистских взглядов, сочетавшихся с отсутствием полководческого таланта. Такое сочетание устраивало Сталина, ибо Ворошилов проявил по отношению к нему личную преданность. В свою очередь, Семен Михайлович Буденный, унтер- офицер во время мировой войны, в феврале 1918 года сформировал конный отряд, который начал военные действия против белых. Отряд вырос в полк, а затем в дивизию. Хотя подразделение Буденного обладало определенными боевыми качествами, в нем царили недисциплинированность и мародерство. В отличие от Ворошилова, Буденный был неплохим тактиком, но мыслить в масштабе сражений и тем более операций не мог. Он также сблизился со Сталиным, который поощрял партизанщину в его частях.
В то же время Сталин хвастал перед Лениным своими успехами и неподчинением распоряжениям наркомвоенмора. 7 июля он телеграфировал председателю Совнаркома: «Спешу на фронт. Пишу только по делу. 1) Линия южнее Царицына еще не восстановлена. Гоню и ругаю всех, кого нужно, надеюсь, скоро восстановим. Если бы наши военные «специалисты» (сапожники!) не спали и не бездельничали, линия не была бы прервана, и если линия будет восстановлена, то не благодаря военным, а вопреки им».[592] Через несколько дней Сталин, все более раздражаясь, писал Ленину: «Если Троцкий будет, не задумываясь, раздавать направо и налево мандаты… то можно с уверенностью сказать, что через месяц у нас все развалится на Северном Кавказе… Вдолбите ему в голову… Для пользы дела мне необходимы военные полномочия… Отсутствие бумажки от Троцкого меня не остановит».[593]
Преследование офицеров в Царицыне и использование только наиболее покорных из них показало Троцкому, что без четкого разграничения функций командиров и комиссаров их взаимоотношения не удастся нормализовать. 5 августа последовал приказ наркома, в котором, в частности, говорилось:
«1) Комиссар не командует, а наблюдает, но наблюдает зорко и твердо.
2) Комиссар относится с уважением к военным специалистам, добросовестно работающим, и всеми средствами советской власти ограждает их права и человеческое достоинство.
3) Комиссар не покоряется по пустякам, но когда бьет, то бьет наверняка.
4) Дальнейшее нарушение этих указаний повлечет за собой суровые кары.
5) За перелеты тушинских воров[594] на театре военных действий комиссары отвечают головой».[595]
Конфликт, однако, продолжался. 17 сентября Реввоенсовет Республики образовал Южный фронт и назначил его командующим бывшего белого генерал-лейтенанта П. П. Сытина. Однако Сталин и Ворошилов это решение опротестовали, заявив о намерении создать свой военный центр «как наиболее целесообразную в настоящий момент коллегиальную форму правления фронтом».[596] Конфликт достиг особой остроты, когда Сталин отстранил от руководства командующего фронтом. Троцкий был возмущен. 2 октября он телеграфировал в Арзамас (там происходило переформирование Реввоенсовета Республики): «Завтра выезжаю на Южный фронт, где отношения ненормальны… Я приказал Сталину, Минину[597] немедленно прибыть в Козлов и конструировать Реввоенсовет Южного фронта». В свою очередь, в телеграмме царицынцам Троцкий писал: «Неисполнение в течение 24 часов этого предписания заставит меня предпринять суровые меры».[598] На свою сторону Троцкий смог на этот раз привлечь Ленина. 2 октября Сталина вызвали из ЦК к «прямому проводу» — он получил указание подчиниться Реввоенсовету.[599]
Сталин, однако, не смирился, пытаясь обыграть Троцкого.
3 октября он направил телеграммы в ЦК и отдельно Ленину. Вторую телеграмму подписал также Ворошилов. В ней говорилось: «…Троцкий — не Военный революционный совет Республики, а приказ Троцкого — не приказ Реввоенсовета Республики. Приказы только в том случае имеют какой-нибудь смысл, если они опираются на учет сил и знакомство с делом».[600] В этот же день Сталин послал Ленину еще одно письмо с прямой кляузой на Троцкого и беспрецедентное по тону, тем более что адресовалось оно председателю Совнаркома: «В общем дело обстоит так, что Троцкий не может петь без фальцета, действовать без крикливых жестов, причем я бы ничего не имел против жестов, если бы при этом не страдали интересы общего всем нам дела. Поэтому прошу, пока не поздно, унять Троцкого и поставить его в рамки, ибо боюсь, что сумасбродные приказы Троцкого внесут разлад между армией и командным составом и погубят фронт окончательно».[601]
Сталин, таким образом, объявлял Троцкому войну. Оставалось принять вызов, что наркомвоенмор сделал, обратившись к Ленину с письмом 4 октября. «Категорически настаиваю на отозвании Сталина, — писал он, едва сдерживая свои чувства. — На царицынском фронте неблагополучно, несмотря на избыток сил. Ворошилов может командовать полком, но не армией [в] пятьдесят тысяч солдат… Для дипломатических переговоров времени нет. Царицын должен либо подчиниться, либо убраться. У нас колоссальное превосходство сил, но полная анархия в верхах».[602] Из этого текста отчетливо видно, в каком раздражении находился Троцкий. Он не выбирал слов, полностью подчинившись эмоциям, что привело к логическим нелепостям, вроде выражения «Царицын должен убраться».
Однако в Москве, вопреки ожиданиям Троцкого, поддержку Ленина получил Сталин. Видимо, опасаясь чрезмерного усиления власти наркомвоенмора, за спиной которого стояли организованные воинские соединения, руководимые опытными генералами, Ленин продолжал начатую ранее игру. 8 октября Сталин был назначен членом Реввоенсовета Республики,[603] что не могло не быть воспринято Троцким как личное оскорбление. Проглотив, однако, обиду, нарком, поразмыслив, пришел к выводу, что может примириться с ленинским решением, ибо оно означало уход Сталина с Южного фронта.
Ленин в то же время понимал, что ему ни в коем случае не следует идти на существенное ухудшение отношений с Троцким. Встретившись со Сталиным по прибытии того в Москву, Ленин внушил ему, как следует себя вести, если он желает остаться в высшей иерархии. По поручению Ленина Свердлов 23 октября телеграфировал наркому о «новой» позиции Сталина, который будто бы стремится теперь к конструктивному сотрудничеству с Троцким: «…Сталин надеется, что ему на работе удастся убедить в правильности его взглядов… Сообщая Вам, Лев Давидович, обо всех этих заявлениях Сталина, я прошу Вас обдумать их и ответить, во-первых, согласны ли Вы объясниться лично со Сталиным, для чего он согласен приехать, а во-вторых, считаете ли Вы возможным на известных конкретных условиях устранить прежние трения и наладить совместную работу, чего так желает Сталин».[604]
Как видно из письма, Ленин и Свердлов во что бы то ни стало стремились и «устроить» Сталина, и сохранить добрые отношения с Троцким. Большевистский вождь скрывал от Троцкого доносы Сталина, а от Сталина скрывал возмущенные телеграммы Троцкого. Стремление усмирить одного и умиротворить другого, максимально использовать обоих являлось характерной чертой ленинской линии в отношении широко уже развернувшейся вражды между наркомвоенмором, являвшимся ведущим большевистским политиком, и наркомнацем, стремившимся продемонстрировать свои полководческие таланты, жесткость и связь с низами.
Можно полагать, что какое-то время Сталин действительно стремился наладить с Троцким нормальные отношения и даже искал его покровительства, не оставляя планов переиграть ненавистного ему в глубине души наркома. Свидетельством желания помириться должна была послужить опубликованная вскоре статья Сталина к годовщине Октябрьского переворота, отдававшая должное роли Троцкого в этом перевороте, но в то же время в устах ее автора звучавшая лицемерной лестью.[605]
Перемирие длилось недолго, ибо Троцкий смотрел на Сталина сверху вниз, хотя старался не демонстрировать этого, и продолжал считать его покровителем партизанских методов руководства армией. Сталин также вскоре перешел на конфронтационные позиции. Он принадлежал к числу тех деятелей, которые обладали не только организационными способностями, но и мастерством интригана, что могло приносить плоды лишь в обстановке искусственного разжигания конфликтов.
При прямом или косвенном покровительстве Сталина снова развернулись нападки на военных
