Записка свидетельствовала не только о желании Ленина сохранить добрые деловые отношения с Троцким (понятно, что в силу близких отношений Склянского с Троцким она будет передана последнему[640]), но и о начале военной переориентации на Южный фронт, предпринимаемой Каменевым под покровительством Ленина, как только бывший командующий Восточным фронтом добился желаемого высшего военного поста.
Неудача обернулась успехом Троцкого, который он пожелал закрепить при помощи своей фиктивной отставки из Политбюро и с постов председателя Реввоенсовета и наркома по военным и морским делам. Подобные «отставки», заранее рассчитанные на отказ, большевистские лидеры начали предпринимать сразу после Октябрьского переворота, а позже будут несколько раз использоваться Сталиным для закрепления единоличной власти.
Совместное заседание Политбюро и Оргбюро ЦК единогласно отклонило отставку Троцкого. Более того, содержание и стиль принятого решения выглядят заискивающими в отношении наркомвоенмора с явным прицелом на его умиротворение. В решении говорилось: «Орг[анизационное] и Полит[ическое] Бюро ЦК сделают все от них зависящее, чтобы сделать наиболее удобной для т. Троцкого и наиболее плодотворной для Республики ту работу на Южном фронте, самом трудном, самом опасном и самом важном в настоящее время, которую избрал сам т. Троцкий… Твердо уверенные, что отставка т. Троцкого в настоящий момент абсолютно невозможна и была бы величайшим вредом для Республики, Орг [анизационное] и Полит[ическое] Бюро ЦК настоятельно предлагают тов. Троцкому не возбуждать более этого вопроса и исполнять далее свои функции, максимально, в случае его желания, сокращая их ввиду сосредоточения своей работы на Южфронте».[641] Как мы скоро увидим, ни в малейшей степени Ленин и окружавшие его партийные функционеры не собирались отказываться от своей власти ни в военной области, ни тем более в связанных с ней политических делах.
В то же время конфликты Троцкого с членами Политбюро и другими лидерами создавали вокруг него обстановку нервозности, недовольства, обид и слухов, порой самых нелепых, исходивших то ли от конкретных должностных лиц, то ли приписываемых им. Позже некоторые слухи повторял Сталин в стремлении скомпрометировать Троцкого, который станет руководителем объединенной оппозиции в ВКП (б). В сентябре 1927 года Троцкий писал Л. П. Серебрякову об одном из фантастических утверждений Сталина — будто он, Троцкий, явился на Южный фронт всего один раз, «крадучись, на полчаса, в автомобиле с женой». Троцкий тогда прервал Сталина возгласом, что его слова — чистейший вздор. Сталин ответил, что ручается за каждое слово и в подтверждение сослался на Серебрякова.[642] К чести Серебрякова, он отказался подтвердить достоверность инсинуации.[643]
Между тем, добившись желаемого и закрепив свои властные позиции, Троцкий немедленно отбыл на Южный фронт. Уже 11 июля он провел совещание политработников 8-й Армии в своей ставке в Воронеже, на котором организовал своеобразный плебисцит, поставив на голосование вопрос: должна ли оставаться в силе нынешняя политика военного ведомства или ее следует изменить? За сохранение курса проголосовал 41 участник совещания, быстро усвоившие, куда дует ветер, против — только два.[644]
Основное внимание летом 1919 года было перенесено на Южный фронт. Здесь также проявились, правда, не столь остро, разногласия Троцкого с другими лидерами. В то же время личные конфликты между Троцким и Сталиным вновь на этом фронте не возникали, хотя впоследствии были в советских верхах изобретены.
Троцкий исходил из того, что силы противника на Юге состояли из двух частей: казаческих соединений и Добровольческой армии Деникина, ставивших разные задачи: Деникин стремился организовать наступление на Москву, казачество «хотело отстоять свои границы от натиска рабочих и крестьян».[645] Разумеется, в суждение мемуариста следует внести уточнение: казаки защищались не от рабочих и крестьян, а от большевистского произвола, хотя, действительно, в то же время весьма настороженно относились к проникавшим в их среду инородцам. Но так или иначе, если отрешиться от политических штампов, Троцкий был прав. Повести казаков на Москву Деникин был не в состоянии.
Именно поэтому нарком возражал против плана действий в тылах деникинской армии, в казацких районах. Он требовал сосредоточить главные силы против Добровольческой армии, не нанося бокового удара в направлении на Кубань, на чем настаивал Каменев, а наступая на Харьков и Донбасс. «Вопрос о казачестве оставался бы самостоятельной задачей, не столько военной, сколько политической».[646]
Первоначально возобладал план Каменева. В то время как соединения Красной армии действовали по тылам, Деникин развернул наступление на Москву. 6 сентября Троцкий, находившийся на Южном фронте, связался по прямому проводу с Лениным, убеждая его, что необходимо перенести главный удар на центральное направление,[647] поскольку опасность «прорыва фронта на участке Курск-Воронеж становится очевидной».
К этому мнению прислушались не сразу. В середине октября Деникин занял Орел, подошел к Туле, стал угрожать столице. Только тогда Троцкому удалось добиться реализации своего плана, сосредоточив основные усилия на отпоре Деникину. Но к этому времени (осень 1919 года) и без каких-либо уговоров было ясно, что «периферийная стратегия» себя не оправдала.
В начале октября 1919 года угрожающее положение сложилось в районе Северной столицы. Возникла угроза занятия города армией генерала Юденича. Троцкий выехал в Петроград, где обнаружил растерянность. Центром паники нарком считал Зиновьева, обладавшего кучей званий, которые делали его местным диктатором. Свое мнение о Зиновьеве, субъективное, но не лишенное черт, подтверждаемых другими наблюдателями, Троцкий выразил так: «Зиновьев очень легко взбирался на седьмое небо. Когда же дела шли плохо, Зиновьев ложился обычно на диван, не в метафорическом, а в подлинном смысле, и вздыхал… На этот раз я застал его на диване».[648]
В первые дни после прибытия Троцкого положение продолжало ухудшаться. 20 октября Троцкий вместе с Зиновьевым информировал Ленина, что противник наступает на Царское Село, движется к Колпину.[649] В следующие дни, однако, наметился перелом. 21 октября войска Юденича попытались овладеть Пулковскими высотами, но потерпели поражение. «Исход сегодняшнего дня можно оценить как вполне благоприятный», — констатировал Троцкий.[650] В следующие дни Красная армия смогла развить наступление.
Троцкий покинул Петроград в уверенности, что городу не угрожает опасность. Возможность уличных боев была предотвращена. 7 ноября наркомвоенмор выступил на заседании ВЦИКа с докладом об обороне Петрограда,[651] сообщив, что Красная армия заняла город Гдов — единственный важный опорный пункт Юденича, а также информировал о первых боях с участием с обеих сторон танковых подразделений. До возникновения войн моторов было еще далеко, но признаки, предвещавшие таковые, уже появлялись.
Разумеется, Троцкий не командовал непосредственно частями Красной армии, оборонявшими Петроград, а затем перешедшими в контрнаступление. Но он действительно осуществлял общее руководство обороной и наступательными действиями, возглавлял выработку и принятие основных оперативных решений, фактически отстранив впавшего в панику Зиновьева. В этом смысле Троцкий сыграл важную роль в том, что большевикам удалось удержать в своих руках Северную столицу.
Двадцатого ноября Президиум ВЦИК наградил Троцкого орденом Красного Знамени в ознаменование его заслуг «перед мировой пролетарской революцией и Рабоче-Крестьянской Красной Армией».[652] Этого же ордена был удостоен поезд наркомвоенмора,[653] что, кажется, явилось первым в истории награждением не лица, а целого коллектива вне зависимости от того, кто в нем состоял. Излагая этот эпизод, наркомвоенмор подчеркивал свою скромность. «Мне ничего не оставалось, как подчиниться условности», — писал он, вспоминая заседание Политбюро, на котором было принято соответствующее решение.[654]
Троцкий рассказывал, что сам был инициатором введения этого ордена, вручаемого за
