восточнославянского этнического ядра; в сущности, само это ядро и было главным
Впрочем, зачем искать пророка в чужом отечестве? По словам крупного большевистского лидера, председателя Совнаркома Алексея Рыкова, «колониальная политика… Великобритании, заключается в развитии метрополии за счет колоний, а у нас колоний за счет метрополий»[157].
С чисто экономической точки зрения целесообразность и рациональность этой политики была более чем сомнительна. В чем легко убедиться, посмотрев на экономические показатели СССР закатной эпохи. Только три из пятнадцати советских республик – РСФСР, УССР и БССР (возможно, еще Азербайджан) служили донорами союзного бюджета, остальные – его реципиентами. Таков красноречивый итог политики «равномерного размещения» промышленности, производительных сил в Советском Союзе. Ее частичные достижения и успехи не поколебали значения России и Украины как экономического ядра страны.
В той мере, в какой эта политика удалась на национальной периферии, она была следствием преимущественных усилий восточнославянского этнического ядра, составлявшего костяк индустриальных рабочих и инженерного корпуса страны. На исходе советской эпохи «почти во всех республиках (кроме Белоруссии и Армении) в составе занятого русского населения… относительная численность работников индустриальных отраслей была выше, чем у коренных национальностей, особенно в республиках Средней Азии». В новых промышленных центрах последней коренные жители составляли всего 20 % против 50-60 % в крупных и малых городах со старой промышленностью. Даже на Украине русские составляли более четверти всех занятых в индустрии[158].
Так стоило ли городить весь этот огород, если искомые цели – выравнивание уровней экономического развития и модернизация социальной структуры традиционных обществ – так и не были достигнуты, в то время как финансово-экономическая цена доктрины «выравнивания» и «возмещения» выглядела чрезмерно высокой по любым меркам, тем более меркам совсем не богатого Советского Союза? Даже коммунистическая элита национальных окраин возражала против форсированного индустриального развития своих регионов[159]. Для русского же народа, за счет которого подобная политика осуществлялась, ее последствия стали подлинной социальной и антропологической катастрофой. (Несколько забегая вперед, укажу, что переживаемое русскими ощущение масштабной и устойчивой несправедливости послужило первопричиной гибели Советского Союза.)
О трагизме русской ситуации дает косвенное представление то обстоятельство, что против партийной политики решился выступить даже видный коммунист Рыков. «При обсуждении союзного бюджета он возражал против значительно более быстрого роста бюджетов остальных национальных республик по сравнению с ростом бюджета РСФСР и заявлял, что считает «совершенно недопустимым, что туркмены, узбеки, белорусы и все остальные народы “живут за счет русского мужика”»[160].
В общем-то, империя и при Старом порядке жила за счет русского мужика, но тогда объемы донорства были несравненно меньше, а, главное, в то время не было последовательной, намеренной и демонстративной дискриминации русского народа. Второй аспект русофобской стратегии – дискриминация русских и России. Специально подчеркиваю: дискриминация была не самодеятельностью националов («перегибами на местах» в терминологии той эпохи), а важным и неотъемлемым элементом коммунистической доктрины. Ее теоретико-идеологическим основанием служила знаменитая ленинская формула об интернационализме, который «должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически»[161]. Кажется, это единственный «ленинский завет», который последовательно выполнялся до последних дней существования коммунистической власти.
Социальная дискриминация русских была заложена в саму матрицу нового строя, она «красной нитью» проходит через всю советскую историю. Приведу лишь два красноречивых эпизода. В конце 1920-х гг. упоминавшийся Рыков отмечал, что попытки поднять зарплату культработниками РСФСР до уровня других республик сразу же натолкнулись на обвинения в великорусском шовинизме, но когда русские получали меньше, это воспринималось как должное[162].
В период тяжелейшего послевоенного кризиса советского сельского хозяйства (1946-1947 гг.), когда на Украине и РСФСР от голода умерло более 2 млн. человек, разница в оплате сельскохозяйственного труда в Закавказье и в российском Нечерноземье доходила до десятикратного разрыва. А ведь в послаблениях и льготах нуждались прежде всего территории, оказавшиеся в эпицентре войны, а не те, которые были ею слабо затронуты.
Самое ужасное состояло в том, что чем лучше и больше русские работали, тем больше им приходилось отдавать. Производство на душу населения в РСФСР было в 1,5 раза выше, чем в других республиках (притом, что рост капиталовложений из госбюджета в Кавказ и Среднюю Азию был в 5-6 раз больше, чем в русские регионы), а потребление – в 3-4 раза ниже, чем в Грузии, Армении, Эстонии. Последнее вряд ли удивительно в свете следующих данных официальной статистики: в 1975 г. РСФСР могла оставить себе 42,3 % собранного на ее территории налога с оборота, в то время как Азербайджан – 69,1 %, Грузия – 88,5 %, Армения – 89,9 %, Таждикистан – 99,1 %, Киргизия – 99,2 %, Узбекистан – 99,8 %, Казахстан и Туркмения – 100 %.
С начала 1970-х гг. Советский Союз выручил около 150 млрд. нефтедолларов. За это же время в республики Средней Азии было вложено 150 млрд. рублей (по тогдашнему паритету покупательной способности рубль не существенно отличался от доллара), причем преимущественно не в развитие производства, а в фонды потребления. Ведь среднегодовой прирост населения в этих республиках в 60-80-е годы XX в. был в 3-4 раза выше, чем в России. Эти фонды формировались преимущественно за счет России, а потреблялись многодетными азиатскими семьями. (Правда, по причине демографического бума среднедушевые доходы в Средней Азии были ниже российских в 2-3 раза)[163].
А чего еще было ожидать от политики «позитивной дискриминации»[164] национальных окраин? Логически рассуждая, «позитивная дискриминация» одних неминуемо должна была обернуться подлинной дискриминацией других. Даже не в пример более богатые Соединенные Штаты проводили аффирмативные действия в отношении этнических и расовых меньшинств за счет этнического и расового большинства. Тема «обратной дискриминации», то есть ущемления белых, которые не могли найти работу или продвинуться по службе из-за предпочтения, отдававшегося расовым/этническим и прочим меньшинствам, служит предметом активного обсуждения в этой стране. По ехидному замечанию одного неполиткорректного американца, идеальным кандидатом на профессорский пост в американском университете является одноногая чернокожая лесбиянка с незаконнорожденным ребенком.
Хотя СССР не успел дожить до подобного кретинизма, редкий русский, - как говорит мой друг, прекрасный знаток отечественной истории Игорь Аверин, - не понимал, что нацмен в СССР несравненно выше великоруса. Особенно рельефно дискриминация русских выглядела в национальных регионах страны, причем не только в союзных республиках, но и в автономиях, входивших к состав РСФСР. «К моменту последней советской переписи населения (1989 г.) доля лиц с высшим образованием, особенно с учеными степенями, среди титульных народов союзных и многих автономных республик была выше среднесоюзного уровня и заметно выше по сравнению с русскими, проживающими в этих республиках. Так, например, в Якутии на 1000 человек в возрасте 15 лет и старше среди якутов приходилось 140 человек с высшим и незаконченным высшим образованием, среди русских – 128 человек. В Бурятии и Калмыкии эти показатели еще больше в пользу титульных национальностей. Примерно такая же ситуация и по республикам Поволжья»[165]. Вот вам, пожалуйста, доказательства «врожденной» интеллектуальной ущербности русских и столь же «врожденного» интеллектуального превосходства «титульных» народов!
По иронии истории, одними из первых механизм дискриминации русских в национальных регионах испытали на себе те, кто его запустил – коммунистические аппаратчики. Русские администраторы стали жертвой так называемой политики коренизации» - форсированного создания национальных элит и «национализации» советских республик. Вот характерный эпизод, который тем более показателен, что связан с одним из будущих советских генсеков, Константин Черненко. Из Молдавии первой половины 1950-х гг. он умолял своего партайгеноссе в Москве: «Слушай, помоги мне. Приходят молдаване и говорят, что я восемь лет сижу, место занимаю. Наглостью их Бог не обидел. Помоги куда-нибудь уехать,
Впрочем, ворон ворону глаз не выклюет. От «перегибов» избавлялись, а «ленинские принципы
