антисемитские, а евреи как группа ассоциировались с прогрессом, развитием и либерализмом. Сложилась ситуация, когда простой факт этнической принадлежности служил одновременно человеческой и политической репутацией, а юдофильство считалось знаком принадлежности к прогрессивной общественности. Порядочные люди не могут быть антисемитами — таков был категорический императив русской интеллигентской среды. (Двадцать лет спустя этот императив утратил свою категоричность. Крупный советский бонза Михаил Калинин в 1926 г. констатировал: «Сейчас русская интеллигенция, пожалуй, более антисемитична, чем было при царизме...»212)
Интеллигентский этос во многом формировался усилиями самих евреев, добившихся значительного влияния в российских масс-медиа, особенно после манифеста 17 октября 1905 г. Так называемые «свободные профессии» — журналиста и адвоката — наряду с профессией врача были наиболее популярны среди молодого поколения евреев. Весьма характерно, что спрос на эти профессии возник вследствие модернизации Российской империи.
Конечно, даже физически евреи не могли составить большинства сотрудников российских масс-медиа, однако их представительство в оппозиционной прессе было настолько значительным и заметным, что известная шутка о ложе прессы в зале заседаний Государственной Думы как черте оседлости выглядела небезосновательной.
Вообще молодые евреи, то есть поколение, которое социализировалось в контексте российской модернизации и экономического подъема, характеризовалось мобильностью, энергичностью и честолюбием, успешно преодолевая антиеврейские ограничения и препоны. Хотя российское законодательство ограничивало численность учащихся евреев 3-15% в средних и 3-10% в высших учебных заведения (в черте оседлости — 10%, в столицах — 3%, для прочих регионов — 5%), что примерно соответствовало доле евреев среди местного населения, строгость ограничений, согласно известному отечественному афоризму, смягчалась необязательностью их исполнения. В 1913 г. на 10 тыс. еврейского населения приходилось 5,6 студента (против 3,7 в среднем по стране) и 116 учащихся средних учебных заведений (против 43 в среднем по стране); в 1910 г. евреи составляли 10% (25615 человек) студенческого корпуса высших технических учебных заведений империи213.
Одна часть российского общества и отечественной элиты усматривала в этих фактах проявление позитивной роли еврейства как фермента политического и культурного обновления и капиталистического развития. Другая, отдавая должное предприимчивости, энергичности и природной одаренности этого народа, оценивала его нарастающее влияние в экономике и масс-медиа прямо противоположным образом. Недоброжелатели еврейства, к числу которых принадлежала «черная сотня», видели в нем силу, разрушающую традиционную Россию, прежде всего самодержавие, и стремящуюся к господству в стране. Успешное проникновение евреев в финансовую сферу, коммерцию, печать и все более влиятельные свободные профессии служило доказательством еврейской экспансии, которая вызывала нарастающую обеспокоенность и подлинный ужас.
Можно сколько угодно иронизировать по поводу преувеличенности и безосновательности подобных опасений, но невозможно отрицать очевидное: линия поведения российского еврейства — отчасти сознательно, отчасти бессознательно — была направлена на изменение социополитической рамки и институтов царской России. Да иначе и быть не могло. Для пораженного в своих правах народа естественно и неизбежно стремление к гражданскому равноправию и оппозиция дискриминирующей его политической системе. В этом смысле евреи en masse составляли силу, стремящуюся к капитальным изменениям и имплицитно или явно враждебную Старому порядку. О чем пишет даже относящийся к евреям с очевидной симпатией автор капитальной монографии о судьбах российского еврейства первой половины XX в.: хотя в годы Первой мировой войны еврейство не выказывало открытой враждебности к власти, «...для большинства евреев все же не были характерны верноподданнические настроения. Скорее наоборот, несмотря на внешнюю лояльность, в еврейской массе преобладало негативное отношение к правительству, порожденное дискриминационной политикой последних двух царствований»214.
Каковы бы ни были причины этой скрытой и явной, пассивной и активной враждебности, сама по себе она была доминирующей линией еврейской ментальности. Более того, часть еврейства неизбежно переносила подобное негативное отношение с имперской системы на отождествлявшийся с нею русский народ. В этом не было ничего исторически экстраординарного. Вряд ли существовал в Российской империи (а позже — в СССР) народ, не отождествлявший русских с имперскими институтами и механизмами и, соответственно, не возлагавший именно на русских ответственность за реальные и мнимые вины и прегрешения имперской (и коммунистической) политики.
В данном случае бессмысленно задаваться вопросом, насколько обоснованно и корректно было подобное отождествление, вменяющее русским коллективную вину за имперскую политику. Важнее, что оно представляло собой основополагающий ментальный и культурный факт подавляющего большинства нерусских народов. Более того, системообразующее положение идеологии любого нерусского национализма гласило: во всем виноваты русские. Нетрудно догадаться, что подобное состояние умов с неизбежностью влекло за собой нежелательные и опасные для русских политические импликации, которым было суждено реализоваться уже после революции 1917 г. Проще говоря, в будущем русскому народу предстояло выступить в роли коллективного ответчика за империю перед лицом малых народов.
В то же время в актуальной исторической ситуации позднеимпер-ской России прослеживаются четыре базовые еврейских стратегии. (Мы выделяем их как идеальные типы, в истории эти стратегии чаще всего комбинировались.)
Первая — эмигрантская. Но хотя евреи покидали Россию в значительных масштабах, их численность в империи все равно увеличивалась благодаря высокой рождаемости.
Вторая — ассимиляторская, начинавшаяся со смены религии. Однако это решение не выглядело приемлемым для массы евреев — народа с ярко выраженной и культивировавшейся этнической идентичностью. В любом случае ассимиляция была дорогой, рассчитанной на десятилетия. В Англии, где ассимиляция еврейства началась значительно раньше, чем в России, она, судя по факту еврейского погрома в Лондоне в 1917 г., все еще не была завершена в первое двадцатилетие XX в.
Однако гораздо большей популярностью у евреев пользовался путь изменения статус-кво, который также включал две стратегии — условно, реформистскую и революционную.
Существо первой состояло в адаптации к системе, использовании предоставляемых ею возможностей и их расширении, занятии выгодных и влиятельных позиций с тем, чтобы стимулировать постепенную трансформацию России в направлении западных обществ и государств. Эту стратегию можно смело назвать либеральной, в том числе и потому, что она была артикулирована либеральными партиями. Вероятно, большинство российских евреев следовало этой линии поведения, хотя скорее бессознательно, чем осознанно.
В общем, время работало на них: тяжесть ограничительных законов смягчалась традиционной для России необязательностью их исполнения; евреи добились очевидного и признанного экономического и культурного успеха; общественное мнение и значительная часть российской элиты склонялись к предоставлению евреям всей полноты гражданских прав, и вопрос уже стоял лишь о сроках этого решения; пусть нехотя, под давлением обстоятельств, самодержавие было вынуждено идти по пути политической модернизации; важным фактором в поддержку эмансипации российского еврейства было давление влиятельной еврейской общественности Франции, Великобритании и США; традиционный недоброжелатель — «черная сотня» — значительно потерял в своем влиянии к концу первого десятилетия XX в. и т.д. Экстраполяция этих тенденций позволяла уверенно предполагать, что в недалеком будущем еврейская эмансипация будет достигнута и в России — если не фактически, то в формально-правовом отношении.
Однако внешне более заметной (что не значит пользовавшейся поддержкой большинства) оказалась революционная стратегия еврейства, направленная не на постепенную, относительно мягкую, трансформацию системы, а на ее полное уничтожение. Евреи принимали активное участие в революционной борьбе, причем степень их участия непрерывно возрастала. Если среди народников, привлеченных к судебной ответственности в 1866—1895 гг., евреи составляли лишь 9%, то из 1178 народников и эсеров,
