«новые христиане» готовы захватить ряд портовых городов и передать их в руки турецкого флота. Сообщалось также, что ранее бежавшие из Испании мориски были посланы в качестве шпионов на Мальту, чтобы собрать сведения о находившейся там испанской эскадре. Правда, все подобные признания были сделаны под пытками в казематах инквизиции, но это отнюдь не смущало правительство Филиппа II.
Еще в 1526 году был издан Прагматический эдикт, ставивший под запрет мусульманские одежды, имена, песни, танцы и даже мавританские бани, которые превратились в своего рода политические клубы. Долгое время это законодательство оставалось по большей части только на бумаге, но 1 января 1567 г. - в 75-летнюю годовщину завоевания Гренады, последней опоры мавров на Пиренейском полуострове, - было объявлено, что Прагматический эдикт будет введен в действие в течение двух лет. Притеснения становились непереносимыми. В отчаянии мориски прибегли к единственному оставшемуся у них средству - открытому восстанию. Начавшееся в конце 1567 года, оно охватило обширные горные районы между Сьерра-Невадой и побережьем. Мориски учитывали, что 60 тысяч отборных солдат испанской армии находились в Нидерландах, а также надеялись на обещанную им помощь турецкого султана. Восставшие одержали ряд побед. Папский нунций при дворе Филиппа II сообщал в секретной депеше от 26 октября 1569 г., что, если мятеж продлится еще одну зиму, испанское государство может потерпеть катастрофу2. Неспособность Филиппа II длительное время, несмотря на мобилизацию крупных военных сил, подавить восстание стала сразу же фактором общеевропейского значения. Вильгельм Оранский писал: «Примером для нас является то, что мавры оказались способны столь долго оказывать сопротивление… Посмотрим, что произойдет, если мориски продержатся до того, как турки смогут оказать им помощь» . В 1569 году алжирский бей, вассал Порты, послал повстанцам оружие и военное снаряжение, провел рейды на побережье Испании, а в январе 1570 года занял испанский протекторат Тунис. Султан сам обещал прийти на помощь морискам в борьбе против «тиранических и проклятых неверных», но запоздал.
Для разгрома повстанческой армии, насчитывавшей до 45 тысяч вооруженных солдат, испанским властям потребовалось два года. После подавления восстания, в ноябре 1570 года, 150 тысяч морисков были изгнаны из Гренады в другие части Испании. Не менее чем пятая часть из них погибла по дороге от голода и лишений. Провинция была опустошена, как после вражеского вторжения, а проблема морисков, расселенных теперь по всей территории королевства, была превращена из локальной в общеиспанскую. Спохватившись, власти запретили морискам селиться в приморских районах Андалузии (с 1579 г.) и Валенсии (с 1586 г.). Оксфордский историк Ч. Петри писал: «Сомнительно, что XX столетие лучше бы обошлось с морисками… Во всяком случае, Филипп II наконец получил свободу рук в противоборстве с турками, не опасаясь ножа в спину»4. Это лишь воспроизведение точки зрения самих испанских властей.
«Мы должны рассматривать всех морисков как заклятых врагов», -- читаем в официальной переписке 1588 года. После поражения в том же году Непобедимой армады, посланной против Англии, морискам стали приписывать связи с британскими еретиками, опасались восстания «новых христиан» в случае возможных рейдов английского флота. Стоит добавить, что численность морисков не превышала 80 тысяч человек, то есть составляла меньше одного процента 9-миллионного населения Испании5.
Общественная атмосфера, созданная вековым конфликтом, породила и кровавую «охоту на ведьм», развернувшуюся в Западной Европе и потребовавшую многочисленных жертв. Не случайно хронологические вехи этих преследований точно совпадают с рамками векового конфликта (примерно 1520 -1650 гг.), а центрами гонений стали районы, которые являлись главным нолем борьбы между враждующими лагерями…
Нечестивый альянс
Испания Карла V неизбежно должна была превратиться в основного противника турецкой империи. Она являлась одним из источников мощи германского императора, с войсками которого турки столкнулись при своем продвижении на Балканах, и главной силой среди христианских государств, противостоящих Оттоманской империи в Средиземном море. Вассалы Порты в Северной Африке - прежде всего Алжир и Триполи - существовали за счет нападений на испанские владения в Южной Италии и Сицилии, на испанские корабли. А порожденное конфликтом усилившееся преследование морисков и марра-нов в Испании вызвало новую волну эмиграции - и прежде всего во владения султана. Часть из эмигрантов сумела добиться влиятельного положения в Константинополе при дворе Сулеймана Великолепного и усердно подогревала там антииспанские настроения, которые, впрочем, и без того порождались самой сложившейся обстановкой и все больше влияли на планы турецкого падишаха1.
По существу, Порта угрожала не Западной Европе в целом, а определенным странам, и прежде всего владениям Габсбургов, поэтому объективно она была союзником для всех противодействующих Римской империи сил, и в первую очередь для лагеря Реформации. В знаменитых тезисах Лютера 1517 года (которые были осуждены папой в 1520 г.) 34-й тезис специально посвящен турецкой угрозе. В нем указывается, что сражаться с турками значило бы сопротивляться осуждению всевышним людских прегрешений и пороков. Этот же тезис Лютер защищал в 1520 и 1521 годах в своих возражениях на папскую буллу об отлучении его от церкви. Однако в конце 20-х годов высказывания Лютера приобретают совсем другой характер. В октябре 1529 года он уже заявлял: «Я буду до смерти бороться против турок и турецкого бога».
В чем же была причина полной перемены, которую претерпела позиция духовного вождя княжеской реформации? Изменилась международная ситуация. В 1517 году угроза нового турецкого похода на Венгрию и через нее - на Германию не казалась близкой. В турецкой экспансии преобладало средиземноморское направление, и здесь организация отпора была заботой папства - главного врага рождавшегося протестантизма. Борьба против турок должна была неизбежно принять характер борьбы против неверных под главенством папы - не удивительно, что.в сознании Лютера она казалась покушением на авторитет и повеления господни, тем более что церковная традиция учила: Атилла - «бич божий». (Между прочим отметим, что другие теологи шли дальше, пытаясь представить турецкое продвижение как исполнение предсказаний Даниила и других пророков Ветхого завета. Лютер возражал против таких истолкований Библии.)
В 1529 году после сражения при Мохаче началось нашествие на Австрию. Война против турок теперь должна была вестись под главенством императора, как раз в это время враждовавшего с римским престолом. Но одновременно не наступило - и не могло наступить - и прочное примирение Карла V с протестантскими князьями, чьим идеологом выступал Лютер. Его высказывания отражали опасение, что спор протестантских князей с императором приведет к постепенному завоеванию Германии турецкими полчищами, к победе ислама над христианством. Однако в тех же памфлетах, где Лютер призывал к единству против надвигавшихся турок, он неизменно напоминал, что с папой и доктринами Рима следует сражаться с такой же энергией, как против султана и мусульманской веры. Повторяя в своих сочинениях - вплоть до последнего из них, - что нашествие неверных - знак гнева божьего, наказание греховной Европы, что поэтому «турок - наш школьный учитель», Лютер призывал не впадать в отчаяние, пораженчество и покаянием заслужить прощение и избавление2.
Эразм Роттердамский расходился с Лютером в оценке оттоманской опасности, но считал, что успехи султана действительно являются следствием испорченности христианского общества и что изменения к лучшему могут завоевать ему уважение и дружбу грозного врага. Американский историк С. А. Фишер-Галати в специальной монографии «Оттоманский империализм и немецкий протестантизм. 1521 -1555» приходит к следующему выводу: «Протестанты с готовностью связали проблемы, возникшие для Габсбургов в результате прямой и косвенной оттоманской агрессии, со своей борьбой за существование, за
