стабильного устройства Европы после наполеоновских войн. Однако ликвидировать идеологический антагонизм невозможно, он неизбежно порождается самим ходом исторического процесса. Реальной возможностью было недопущение того, чтобы этот антагонизм перерос в вековой конфликт. Между тем как раз и Меттерних, и - отчасти - Каслри были склонны разжигать вековой конфликт в тех случаях, когда, по их мнению, это могло служить их цели сохранения равновесия сил. Именно это определяло и интервенционистскую политику Меттерниха, и зигзаги в этой политике, и такие же колебания в отношении к ней со стороны Каслри.
К 1871 году число европейских государств резко сократилось: исчезли три с лишним десятка немецких, несколько итальянских княжеств, вошедших в состав Германской империи и Королевства Италии. Но система государств претерпела значительно меньше изменений, поскольку она определялась отношениями между главными державами. Германская империя заняла как бы место Пруссии, только резко усилившейся, а Италия - возросшего по своей силе Пьемонта. Вместе с тем решение германского и итальянского вопросов ликвидировало действие факторов, подрывавших ранее существовавшую европейскую систему. Характерно, что дестабилизирующее влияние на нее оказал в последующее десятилетие совсем другой итог франко-прусской войны - аннексия бисмарковской Германией Эльзаса и Лотарингии.
Когда говорят о стабильности, о прочности системы международных отношений, установленной Венским конгрессом, подразумевается то из нее, что уцелело в течение целого века - до 1914 года. А это как раз относится к тем решениям конгрессов Священного союза, которые меньше всего имели касательство к проблемам, входившим в сферу векового конфликта и защищавшимся консервативным лагерем в этом конфликте. Такая защита не предотвратила ни образование независимой Бельгии, ни воссоединение Германии и Италии, и не заслуга консервативного лагеря, что они в силу ряда конкретно-исторических причин не переросли в общеевропейскую войну, которая похоронила бы основы того устройства Европы, которое было создано в 1815 году. Его прочность была прямо связана с тем, что действия концерта европейских держав, их взаимоотношения в силу объективных причин строились не по линии векового конфликта.
Сравнительная устойчивость системы международных отношений была достигнута тогда и в той степени, в какой отказались рассматривать внутренние процессы развития отдельных стран и даже национально-освободительные движения, ликвидировавшие те или иные «решения 1815 года» как подрыв всей системы в целом. Иными словами, относительная стабильность была достигнута, когда была осознана тщетность попыток достижения ее «абсолютной» неизменности, вступавшей в конфликт с неустранимыми законами развития общества.
Таким образом, «секрет» относительной стабильности системы международных отношений в столетие после Венского конгресса - системы, включавшей классово-разнотипные государства, - заключался в постепенном затухании векового конфликта, в возможности ее частичной модификации и приспособления к непреодолимым процессам внутренних перемен в различных странах. Опыт истории прямо противоречит утверждениям, будто стабильность, которая была достигнута решениями Венского конгресса, ныне якобы невозможна из-за различий социального строя разных стран17. Напротив, нет сомнения, что отсутствие векового конфликта в межгосударственных отношениях мощно способствовало успеху борьбы за национальное объединение Германии и Италии, за ликвидацию рабства в США - иными словами, исторических событий, являвшихся важными вехами общественного прогресса в период промышленного капитализма.
Уроки вековых конфликтов были слабо усвоены в XIX веке, и для этого были серьезные основания. Превращение буржуазии не только в правящий, но и в правящий реакционный класс, его союз с силами старого феодального строя сводили на нет интерес буржуазных ученых к взаимоотношениям разнотипных государств в сфере международных отношений. Религиозные мотивы международных конфликтов в целом считались делом исключительно прошлого. В целом же проблема была сужена до вопроса об отношениях со страной, в которой в данный момент происходит революция. И в трудах консервативных буржуазных историков, особенно монархического толка, отстаивался тезис о «невозможности» мирных отношений с такой страной.
Первые тридцать лет
1917 году в России победила социалистическая революция, знаменовавшая собой начало новой эры в истории человечества - эпохи перехода от капитализма к социализму. Великая Октябрьская социалистическая революция свергла эксплуататорский строй. Власть взял рабочий класс в союзе с трудовым крестьянством. Революция создала новый тип государства - Советскую социалистическую республику, высший тип демократии - демократию для трудящихся. Всемирно-историческое значение Октябрьской революции состоит в том, что она открыла формы и методы преобразования общества, экономики и культуры для достижения великой цели рабочего класса - социализма и коммунизма. Октябрьская революция потрясла до основания капиталистический мир, мир эксплуатации человека человеком, угнетения и ограбления порабощенных народов колоний и зависимых стран.
Ответом империализма была попытка подавить революцию путем вооруженного нашествия. «Взаимные отношения народов, вся мировая система государств, - отмечал тогда В. И. Ленин, - определяются борьбой небольшой группы империалистских наций против советского движения и советских государств, во главе которых стоит Советская Россия»1. В первый год существования Советского государства еще продолжалась мировая война.
Обнародованные в начале 1918 года 14 пунктов - мирная программа президента США В. Вильсона - по сути, являлись, хотя и замаскированным, отказом от принципа сосуществования государств с различным общественным строем. Используя пропагандистскую фразеологию Антанты о борьбе западных «демократий» против «германского милитаризма», Вильсон пытался обратить ее против молодого государства Советов. Контрреволюционная интервенция Антанты изображалась как продолжение борьбы «демократии» против «диктатуры». С самого начала мировой империализм пытался полностью исказить реальный классовый смысл своей борьбы против первого в мире государства трудящихся, отождествляя капитализм с абстрактной «свободой», а власть пролетариата - с «подавлением свободы», «деспотизмом» и т. д.
В первый год существования Советской России интервенция была предпринята двумя воюющими между собой блоками империалистических держав. Характерно, что германский блок продолжал интервенцию и после заключения весной 1918 года Брестского мира. Со своей стороны, Антанта маскировала свою интервенцию лживыми (после осени 1918 г. отброшенными в сторону) утверждениями, будто вооруженное вторжение на территорию Советской России преследует лишь цель борьбы с Германией. Это идеологическое прикрытие использовалось империалистами Антанты одновременно в нескольких целях: во-первых, для успокоения общественного мнения в собственных странах, с тем чтобы воспрепятствовать подъему борьбы мирового пролетариата в защиту Советской республики; во-вторых, для обмана народов России относительно действительных намерений империалистов и изображения их союзника - внутренней контрреволюции - в качестве «национальной силы»; в-третьих, для того, чтобы скрыть от собственных союзников по военному блоку (являвшихся одновременно империалистическими соперниками) свои планы, включавшие наряду со свержением Советской власти территориальные аннексии и даже полное расчленение России.
Чрезвычайно показательно также, что, развертывая интервенцию против первой победоносной пролетарской революции, империализм был вынужден в своей пропаганде если не прятать, то отодвигать на задний план свою главную цель - капиталистическую реставрацию.
Так, правительство США объявило 5 июля 1918 г., что целью интервенции в Сибири являются
