карандаш, огляделся гордо, сверкнув веселыми глазами, и взялся за свою вязаную шапочку с бело-красным шахматным узором.
— А есть идейка. Маша, — сказал он своей подружке. — Не так чтоб напрострел, но все-таки…
— Вот видишь. — Маша посмотрела на него огорченно. — Я же тебе говорила? Я же говорила тебе, что сегодня что-то случится! Ну, что ты еще придумал, Кострома? Ну, какая у тебя еще идея, а?
На следующий день перед уроком английского языка Костя Костромин спросил у Игоря Сапрыкина:
— Игореха… Как? Как спал?
— Вроде ничего, — удивился вопросу Игорь Сапрыкин.
— А я всю ночь вертелся, все этот Майкапар в ушах: умпа, умпа, умпа-пара… — и Костя внимательно посмотрел на Игоря, словно внушая ему что-то.
— Вот! — закричал Игорь. — А я думаю: что это у меня голова такая тяжелая? Я вчера геометрию первый раз в этом году делал — думал, от геометрии! А это у меня в ушах: умпа, умпа… Прямо как очумелый!
Через несколько минут все участники вчерашней встречи были опрошены, и оказалось, конечно, что они все как очумелые и все ничего на свете не хотят, а только стоять кружочком и, пританцовывая, снова и снова бубнить: умпа, умпа, умпа-пара… Умпа, умпа, умпа-пара…
— Мальчики, что это? — подбежала Клава Керунда, королева Семи ветров самая красивая, самая заметная, самая смелая.
— Новый танец, не слыхала?
— Брат привез из загранки… Прямо из Калифорнии!
Клава Керунда, такие вести услыхав, быстро созвала весь свой колхоз:
— Боша! Проша! Гоша! Сева! Идите скорей! Новый танец! Как называется, мальчики?
Как только начался урок, Костя Костромин поднял руку и вежливо спросил молоденькую англичанку Евгению Григорьевну, что означает английское слово «майкапар».
Евгения Григорьевна на минуту растерялась — она никогда не слыхала такого слова, — но показаться незнающей ей не хотелось, и она сообразила:
— Мэйкапар? Произносите правильно! «Мэйк ап» — это грим, косметика, «арт» — искусство, но последнее «ти» почти не слышно. Получается «мэйк ап арт», можно перевести: «искусство маски»… С пластинки, на слух взяли?
— С пластинки, — подтвердил Костя. — Спасибо, Евгения Григорьевна.
— Танец новый, — повернулась Керунда к подругам. — Лицо неподвижное, как деревянная маска, вот так… Сама вот так, а лицо вот так… Умпа, умпа, умпа-пара…
— Киреева, Клава, ты что гримасы корчишь? — рассердилась Евгения Григорьевна. — Где твоя тетрадь?
Класс был занят новым танцем. Великий доставала Роман Багаев объявил, что он может добыть настоящую запись этого давно известного ему танца, и назначил цену, Гена Щеглов, один из трех главных технарей класса, учил мэйкапар почти вслух, жалуясь на слабые музыкальные способности; человек с фамилией Козликов, над которым вечно все смеялись, пропел мэйкапар густым басом и на весь класс.
— Ну и как же мы будем продолжать урок? — спросила Евгения Григорьевна. — Наташа Лаптева, что происходит?
— Не знаю, — поднялась растерянная Наташа Лаптева — групорг, культорг и физорг. — Вы же сами сказали: мэйкапар… Тише вы! Козликов, тебе больше всех надо?
— Умпа, умпа, умпа-пара… Умпа, умпа, умпа-пара, — ответил ей Козликов.
— Козликов, выйди из класса, — вздохнула устало Евгения Григорьевна.
— А чего я? Чуть что, сразу и Козликов!
— Выйди, Козлик, не расстраивай молодую учительницу, — сказал Володя Фокин — местный злодей, учительское несчастье.
— Фокин! — закричала Евгения Григорьевна.
— А что он вас расстраивает, низкий человек? Вызовите его родителей!
Евгения Григорьевна побросала в портфель книгу и тетрадь, схватила журнал и выбежала из класса.
— Ну вот, — сказала в тишине Наташа Лаптева. — Еще в новой школе ни разу уроков не срывали, да?
— А кто виноват? — спросил Костя Костромин невозмутимо.
— Этот… этот… мэйкапар! — радостно закричал Козликов.
А что вы хотите? Ребятишки упитанные, на соках выросли, на фруктах, на бебимиксах, под строгим врачебным контролем, и прививки все сделаны в срок, с отметкой в обменных медицинских картах.
Но признаком глубокой деморализации когда-то дружной семьветровской ватаги надо признать тот факт, что класс не поднялся единодушно и весело, как в былые времена, и не разбежался по домам, а начал вяло дискутировать: уходить ли теперь и с остальных уроков или сидеть и ждать суда и расправы, и в конце концов все остались на местах. Вот до чего довела их «стекляшка»!
Аня Пугачева, Анка-хулиганка, известнейшая на Семи ветрах авантюристка, повернулась к своим дружкам Игорю Сапрыкину и Сереже Лазареву:
— А вот если бы велели на другую планету лететь… В научных целях и без возврата… Полетели бы?
Игорь и Сергей без возврата лететь на другую планету отказались, даже и в научных целях.
— А я бы полетела, — сказала Анка. — А то что тут — все известно, все одно и то же, и люди все известны… А там, может быть, что-нибудь новенькое встретилось бы…
Суд и расправа, как и ожидалось, наступили на уроке литературы, когда в класс вошла Елена Васильевна Каштанова, классная руководительница. Чтобы быть совсем честным, скажу, что девятый потому еще не сбежал с уроков, что всем было немножко интересно, как же будет сердиться Елена Васильевна, в какие формы выльется ее гнев. Было известно, что Елена Васильевна никогда не сердится, но как на этот раз?
На этот раз Каштанова и вправду была сердита, потому что ее сильно поругали в учительской за срыв урока в подшефном ее классе и потому что она сама сильно поругалась с мужем, историком Алексеем Алексеевичем Каштановым, который имел неосторожность подшутить над ее тревогами и сказать:
— Ну, ты там полегче, Елена Васильевна, поаккуратнее орудуй!
— А вы, Алексей Алексеевич, — ответила ему на это Каштанова, — вы всегда в стороне! Вы только и знаете «полегче» да «поаккуратнее», а сами, Алексей Алексеевич, даже от классного руководства отказались, да?
И хотя она сама добивалась для мужа освобождения от нудной обязанности классного руководства, которую Алексей Алексеевич не переносил, сама ставила это главным условием их совместного перехода в новую школу, теперь ей было обидно. У нее несчастье, у нее класс урок сорвалдоговорились и сорвали урок, — а он стоит и улыбается!
Хоть бы пожалел!
С мрачной решимостью вошла Елена Васильевна в девятый свой класс, холодным взглядом осмотрела поднявшихся за партами учеников, ледяным голосом спросила, что все это значит.
— Это наваждение, — коротко ответил за всех Костя Костромин.
— Что-о? — Каштанова широко открыла глаза, и на лбу у нее образовался треугольничек, от которого она сразу становилась такой беззащитной на вид, что сердца всех, у кого еще были сердца, дрогнули.
— Поветрие, — пояснил Костя Костромин.
— Что-о???
Игорь с Сергеем переглянулись: вот умеет Кострома!
Любому милиционеру, любому дружиннику зубы заговорит, и всегда их ватага сухой из воды выйдет. С Костромой ничего не страшно.
А Костя продолжал невозмутимо, только глаза веселые поблескивали:
— Научно говоря — эпидемия, а если у животных — то эпизоотия, но поскольку мы хоть и не люди,
