заместителем директора одной только школы. И хоть растянись я на этой предполагаемой работе, завтра ты зайдешь за угол — и увидишь такие же темные лица. И вообще мне не нравится эта твоя идея спасать мир. Кстати сказать, мир в спасении и не нуждается, он не гибнет, так что успокойся, пожалуйста.
Переспорить мужа Елена Васильевна не могла, но и отступить не могла.
Сочинения Володя Фокин, местный злодей, списывал прямо из учебника, не затрудняя себя изготовлением шпаргалок. Елена Васильевна ставила ему двойки, потом ей все это надоело, и она объявила:
— В следующий раз, Фокин, будешь сидеть за моим столом, а я рядом стоять буду, весь урок.
Слово свое она сдержала. Вот Фокин смирно пишет на председательском месте, спиной к классу, и Елена Васильевна рядом стоит для верности, глаз с него не сводит. Класс пыхтит над городским сочинением. Козликов смотрит в окно. Каштанова улыбнулась, вспомнив учительницу из их школы, которая объявила в первом классе: «Сейчас напишем диктант. А ты, Бутаков Петя, не пиши, не порть мне нервы». Вот и Козликова лучше бы не трогать, не портить себе нервы, но нельзя же…
— Козликов, Володя, ты почему не пишешь?
— А у меня ручки нет.
— Возьми мою.
— А зачем она мне?
— А ты сообрази, зачем люди ручку изобрели.
— Делать им было нечего.
Пусть хоть что-нибудь напишет, а то и писать к выпускным разучится. Каштановой встречались и такие. Первые два или три года она мучилась, обвиняла себя в том, что она плохая учительница, но потом не то чтобы привыкла, а как-то смягчилась, и тот же Козликов, как и Фокин, согнувшийся за столом, перестал раздражать ее, и она больше не сердилась, когда с ней пререкались.
— А чернила-то красные! — с возмущением откинул ручку Козликов.
— Тс-с… Володя!
— И стол трясется! — уже не прокричал, а проворчал Козликов и утих.
Не отходя от Фокина и краем глаза поглядывая на него, Каштанова с удовольствием смотрела на свой класс, немножко отдыхая, пока пишут сочинение. Ей нравилось, что в этой новой школе ей достался не «а», не «б», а просто девятый, к тому же и старший — десятого пока в школе нет, они будут первым выпуском, и Саша Медведев исподволь по ее просьбе готовил фотографии для альбома «Они были первые». У Каштановой было немало выпусков, но девятый без буквы казался ей особым, новым, важным в ее судьбе, и предложение Фроловой говорило о том, что ее предчувствие сбывается. Но как уговорить Алексея? В отличие от мужа Елена Васильевна любила работу классного руководителя, ей нравилось, что у нее кроме обычных учеников есть и свои дети, свой класс. Вон Сережа Лазарев и Игорь Сапрыкин… Сережа списывает, отвернувшись к стене, изображая крайнюю степень задумчивости и вдохновения… Пусть… Что у них на уме, у Сережи с Игорем? Мотоциклы, дзюдо, гитара… И все сами делают, своими руками — и электрогитару могут сделать и чуть ли не мотоцикл… Медведевы, Паша и Саша. «Морячок» Паша смотрит на всех маленькими глазками так, будто требует: «Скажите мне определенно». А что ему надо? Что ему сказать определенно? Он и сам не знает… Но хочет чего-то — хорошо! Больше всего Елена Васильевна боялась за ребят, которые ничего не хотят, решительно ничего! Саша Медведев, местный донжуан… Когда Елена Васильевна нечаянно назвала красавца Сашу Дон-Жуаном, она немного испугалась — еще обидится, эти ребята плохо понимают юмор и могут обидеться по самому пустяковому поводу. Но Саша был польщен.
— Саша! Медведев! — негромко сказала Каштанова. — Опять контакты налаживаешь? Такой коммуникабельный человек.
— Кому… Чего?
— Никому и ничего. Общительный слишком, говорю. Пиши сам!
Рядом с Сашей сидел Миша Логинов, кандидат на медаль — наверно, о нем так с первого класса говорили. Большой, медлительный, с модной прической где у них в Электрозаводске так стригут? Наверно, в Москву, на Арбат ездил, полдня в очереди сидел. Михаил удобно устроился у окна, писал неторопливо. Если его оторвать от дела, он спокойно вступит в разговор, потом так же спокойно продолжит работу. Елена Васильевна называла его «лорд-толкователь»: любое слово объяснит, да так неожиданно, по-своему! Отец — строитель, монтажник, мать на заводе работает, станочница, а сын? Как развит, как держится, какие точные, неторопливые, изящные движения… Весь класс перебери — почти у всех родители на заводе, только у Гали Полетаевой мама в парикмахерской работает да у Ларисы Аракеловой отец инженер, в КБ. А то все — электрики, да слесари, да литейщики, да сталевары, да типографские рабочие. Вон Костя Костромин: отец-ремонтник, в неостывшие печи первым идет. Ночью к подъезду Костроминых машину подгоняют, и сам начальник цеха просит выручить.
Наутро об этом все Семь ветров знают: Костромин-старший очень гордится, что сам начальник цеха… «А Костя не хвастун, нет, — подумала Каштанова. — Может быть, потому, что о его подвигах лучше не распространяться, он это понимает».
Костя поднял голову, Каштанова посмотрела в веселые его глаза и пожалела, что нельзя ей с Костей о муже своем посоветоваться. Он дал бы дельный совет! Но тут ее взгляд упал на Романа Багаева, и она подумала, что надо ему помочь. Неграмотен… А деловой человек! Любое дельце провернет, что хочешь достанет. Спекулирует, наверно? Иначе откуда такие деньги?
Ну вот, пожалуйста: перед тетрадкой красуется сторублевая бумажка. Ну-ка, старая педагогика, что ты посоветуешь в таких случаях делать? Встречалась ли ты с учеником, у которого сторублевая бумажка д л я игры положена, для того, чтобы посмотреть на реакцию Елены Васильевны?
— Что это. Роман? — спросила Елена Васильевна, попрежнему не спуская глаз с Фокина, чтобы потом не ругать себя за минутную оплошность.
— Так, мелочишка, — лениво сказал Роман.
— Убери.
Роман свернул ассигнацию и уголком засунул в верхний карман пиджака. Елена Васильевна посмотрела в его тетрадь.
— Какая это согласная, глухая или звонкая?
— Звонкая… Нет, глухая…
Елена Васильевна могла бы сказать Роману, что это правило во втором классе изучают, но она давно научилась не попрекать учеников незнанием и потому терпеливо сказала:
— Глухая. Запомни: «Степка, хочешь щей? Фу!» — девять глухих согласных. Запомнишь?
— Степка, хочешь щей?
— Фу-у! — отозвался Фокин со своего председательского места, и Елена Васильевна поспешила напомнить:
— Володя! Фокин! Я здесь! Я с тобой!
— Спасибо, — сказал Фокин. — Вы настоящий товарищ, Елена Васильевна.
Ладно, пусть дерзит. Если бы только дерзость, еще ничего бы. Другая беда с Фокиным — злой он. Почти каждый день кто-нибудь от него плачет. А в художественной школе учится, и, говорят, там он первый. Но зол! Или, может быть, злость нужна художнику? Может, что-то зреет в этом Фокине, пробивается?
— Разрешите сдавать? — учтиво спросил Фокин.
Каштанова посмотрела на часы.
— Написал?
— Разумеется.
— И проверил? — Елене Васильевне от души хотелось, чтобы в этом состязании победителем вышел Фокин. От нее не убудет, за свой авторитет она не боялась, потому что никогда не думала о нем. Но Фокин… Пусть будет его верх!
Некоторые люди оттого и злы, что ни в чем не могут добиться верха.
— Хорошо проверил?
— Разумеется. — Фокин смотрел прямо в глаза. Учителей оторопь брала от этой его привычки хладнокровно смотреть в глаза старшим.
Елена Васильевна взяла тетрадь и открыла ее. Фокин бесстрастно следил за ней. Класс — Каштанова спиной почувствовала — насторожился. Елена Васильевна приготовилась к худшему.
