наружу странными каркающими выхлопами. Сначала вполголоса, а затем уже не сдерживаясь, я громко смеялся. Остановиться я не мог. Мой смех звучал настолько нервно, провокационно и одновременно заразительно, что уже через пару секунд мальчишки смеялись вместе со мной. При взгляде друг на друга нам становилось еще смешнее, и от невероятного напряжения лицевых мышц в глазах у нас стояли слезы. Но мы не умолкали и корчились от боли в припадках сумасшедшего веселья.
Не будучи способны удержаться на ногах, ребята один за одним попадали на пол. Давясь от смеха, они катались по земле, извиваясь, как раненные в живот солдаты, а я сидел на корточках и, задрав подбородок, смеялся во весь голос, захлебываясь, выплевывая из себя смех. Не в силах остановиться, я вдруг понял, что это наваждение само по себе никуда не уйдет и сейчас я так и умру, надорвавшись в приступе болезненного веселья. Мне стало страшно. Я смеялся, но из глаз у меня били потоки слез, и смех стал прерываться истерическими всхлипываниями. Тело сотрясали конвульсии. От спазмов, сковавших мои ноги, я дернулся и упал на спину, корчась в рыдающих приступах того, что только похоже было на смех.
Мысленно я умолял о помощи.
Внезапно хлынувший в лицо поток холодной воды оказался ответом на мои молитвы. Дернувшись в последний раз, я замолчал и открыл глаза — надо мной стояли обеспокоенные ребята. Табриз держал в руках офисное ведро для бумаг — его он использовал для тушения пожара моей истерики. Боже, наверняка напугал я их не на шутку! Молодцы, хоть сообразили прийти на помощь, а то бы так и загнулся, апостол хренов. Не без труда сев на корточки и гордо отказавшись от помощи, я собрал волю в кулак, распрямился, самостоятельно дошел до кресла и, довольный собой, обессилено рухнул в него.
— Дорогой Илья, — сказал я после того, как мое дыхание пришло в норму и живот перестали мучить спазмы перенапряжения, — как ты уже, наверное, понял — ВСЕ СОВСЕМ НЕ В ПОРЯДКЕ! — Последнюю фразу я буквально рявкнул, отчего Илюха непроизвольно дернулся. — Более чем. Мне не хочется даже думать о том, что сейчас творится в Китае. Если и после этого человечество не опомнится, я не представляю, что с ним делать.
— Не думаю, что люди что-то поймут, — ответил Илья, — не так они устроены. Да и был ли вообще этот Китай? Я так ни разу там и не был. — Разведя руками, он улыбнулся.
— Молодец, — с издевкой в голосе сказал я, — с такой здоровой психикой ты далеко пойдешь. Идеальный ликвидатор: зажмурился — и ни страны, ни угрызений совести! — От досады я стукнул ладонью по столу, вновь повысив голос.
— Ну зачем ты так, — Илья отстранился от меня, сделав шаг назад, — они ведь сами напросились?
— Конечно. Сами. Люди всегда во всем виноваты сами, — сказал я, сдерживая вновь подкатывающую к горлу горечь.
Прервав назревающий скандал, зазвонил мой мобильный. Взяв его в руки, я не без изумления обнаружил, что на дисплее отображен номер дочери. Девочка не говорила со мной уже довольно давно — мы не ссорились, просто графики жизни не совпадали.
— Пап, привет! — беззаботно сказала она. — Все нормально?
Я зажмурился, с силой сжавшись в невосприимчивый комок омертвевших нервов, опасаясь, что этот вопрос вызовет у меня повторный приступ истерики. Смешок, зародившийся во мне, булькнул и исчез.
— Более или менее, — ответил я, — как ты?
Какой-то пустой разговор получается. Холодный я все-таки — ни на что не годный отец.
— Я ничего. Замуж пока не вышла, так что дедом ты еще не скоро станешь, — засмеялась она. — Просто собрались с ребятами из группы в Китай, а бабушка сказала, чтобы я сначала с тобой посоветовалась. Может, подскажешь, что там лучше посмотреть, куда поехать?…
Молодец, денег не попросила — знает, что я и сам предложу!
— А в какую часть Китая вы собираетесь?
Услышав вопрос, троица моих парней враз побелела, став похожей на три испуганных холодильника.
— Ребята, что с вами? — спросил я, и тут до меня наконец дошло, о чем я говорю. — Поля, — сглотнул я, — что ты сказала? Куда вы собираетесь?
— Па-а-п, ну в Китай, — недовольно цокнула языком дочь. — Прилетим в Пекин, а дальше — как посоветуешь.
Ну и денек сегодня — дешевый голливудский фильм какой-то! Наверняка Даниил все это заварил. Намеки присылает презабавные, взглядики бросает — все играется, а у меня тут кровь бурлит.
— Дочка, давай пока повременим с поездкой! — Меня бросило в пот, и я расстегнул воротник. — Что- то мне подсказывает, что погода в ближайшее время там сильно испортится. Град вроде. Может, лучше в Европу поедете, например в Париж?
— Ой, пап, как скажешь — Париж так Париж! Просто ребята вроде так настроились.
— Перестроятся! — отрезал я и вновь чуть не саданул ладонью по столу. — Ты им просто скажи — папа, мол, не думает, что это хорошая идея. Уверен, что этого будет достаточно! — Я перевел дух и, стараясь говорить как можно радужней, сказал: — Целую тебя, доченька, мне надо идти работать.
— Папа, спасибо! — ответила дочь. — Я тебя люблю.
Я медленно положил телефон на стол. Выдохнул, посмотрел на застывших в ужасе ребят и сказал:
— Ничего себе совпаденьице! Хорошо еще, что догадалась позвонить… Какой я все-таки типичный еврейский отец. Бытует мнение, что мы очень привязаны к семье — маме, жене, детям. Чистая правда. Однако требуются кое-какие уточнения. Маму не трогаем — это святое! От нас тут ничего не зависит — это данность, поэтому любовь — единственный возможный вариант. Во многом это связано с самооценкой. Кто из нас не уверен в собственной исключительности? А так как известно, что яблоко от яблоньки недалеко падает, то шанс для яблони быть «так себе» практически исключается. К счастью, наши жены — это совсем другая песня. Все-таки их нам посылает Господь для самосовершенствования. А так как мы делаем работу над ошибками крайне неспешно, то и смысла их менять нет абсолютно. Кроме того, жизнью многих поколений доказано, что исключения из «Закона постоянного ухудшения жен в последовательности» крайне редки — каждая последующая жена обязательно будет хуже предыдущей. Хотя даже из этого правила бывают могучие исключения. Говорю об этом специально, чтобы сохранить мир во многих семьях. Ложь во спасение. Примерно как теория о бытовом сифилисе, который якобы можно подхватить, выпив из невымытого стаканчика.
Конечно, из данной последовательности жен обязательно выпадают бросившие нас. Здесь любая последующая будет существенно лучше прежней, по крайней мере до момента расставания. Но вообще-то от еврейских жен, как правило, не уходят. И не потому, что они замечательные матери (что бесспорно), прекрасные любовницы (в чем сильно сомневаюсь) или верные боевые подруги (что не дай бог узнать). Причина в ином. Они чемпионки мира по выпиванию мужской крови при расставании. Еврейская жена вместе с ее многочисленными родственниками при разводе устроят тебе такой ад, что бежать из него будет просто некуда. Куда ни пойдешь — обязательно там окажутся ее тети, дяди, племянники и знакомые, смотрящие на тебя со значением. Уж лучше бы сразу застрелили!
Ее папа и мама (не смей, мерзавец, так говорить о моих родителях!) будут нудеть по телефону и при встрече. Доведут до истерики вашу маму и на этом не успокоятся. Будут писать письма протеста в партком, местком, профком, кнессет, Думу, ООН, Кремль, местную газету, на радио и даже на телевидение «самому Андрюшеньке Малахову»! Забудьте о работе и нажитом состоянии. Если вам и удастся вырваться из цепких еврейских лапок, то только голым и в кровоточащих ранах. Бездомным, безработным изгоем общества с тремя приводами в милицию за хулиганку. Всем общим друзьям ваша бывшая позвонит и раскроет глаза — какой вы изверг на самом деле. А под конец, переступив через себя, позвонит этой подколодной змеюке- разлучнице и поведает ей обо всем, в том числе и о случаях недержания мочи в пятилетнем возрасте, о которых вы самонадеянно забыли. Кому вы такой красивый после всего этого будете нужны?
Поэтому пуганый еврей как муж всегда второсортен. Пройдя чистилище развода, он пытается в следующем браке заранее подготовиться к грядущей войне и, как хомяк, прячет имущество, превращая свою жизнь в бесконечное ожидание бури. При этом всегда оказывается не готов. Так что с годами прыть угасает, а похоть находит выход в череде романов на стороне. И уж если евреи и вырываются на свободу,
