рубахе. Замерзнешь!
Тут лишь Серега почувствовал, что и впрямь замерз. Стуча зубами, он вернулся в теплую комнату, где стояли койки бойцов.
Егор Мотыльков только что проснулся. Он сидел на постели и, потягиваясь, громко зевал. Глаза у него были сонные.
— Куда ходил? — спросил он Серегу.
— На снег смотрел, — ответил тот. — Снегу-то выпало! Ужас!
— Снег — это хорошо, — наставительно сказал Мотыльков, — службу легче нести.
Серега быстро облачился в гимнастерку, подпоясался ремнем. Он уже привык к жизни на заставе. Был доволен, что попал в пограничники. Здесь ему нравилось.
Хорошее настроение не покидало его. А тут еще — радость. Когда отделение шло на завтрак, на столике у дежурного по заставе Серега нашел письмо для себя. Его, верно, принесли ночью вместе с другой почтой из комендатуры. Он прочел обратный адрес на самодельном конверте — писали из дома.
Серега сунул письмо в карман ватных штанов.
«Потом прочту!» — решил он.
В маленьком домике, где помещалась столовая, вкусно пахло свежим ржаным хлебом. Между столами ходил, круто выгибая спину и мурлыча, кот.
Серега погладил кота. Кот поднял упругий блестящий хвост и стал тереться о сапог. «Мяу-мяу!» — подразнил Серега кота, засмеялся и, довольный, сел за стол.
Терентьев сегодня особенно отличился. Завтрак был вкусный. Серега с аппетитом съел полную миску жирных макарон с мясом и выпил две кружки горячего сладкого чая.
Облизав ложку, он поднялся из-за стола.
— Готовься к наряду, — сказал Мотыльков, — вместе пойдем.
Серега хотел прочитать письмо, полученное из дома, но времени уже не было. Он направился к пирамиде и стал осматривать винтовку, с завистью поглядывая на Мотылькова, которому был доверен карабин. К Мотылькову Серега относился с уважением и во всем старался ему подражать. Это был старый, опытный пограничник, сверхсрочник. Он был суров, молчалив и безнадежно влюблен в парикмахершу Тонечку.
Подготовив оружие, Серега переобулся в новые валенки, на голову нахлобучил лохматую рыжую шапку. Он стал толстым и неуклюжим.
Хорошее настроение не покидало его.
Оделся и Мотыльков. Вдвоем они явились за получением задания к Гусеву.
Начальник заставы выглядел осунувшимся, измученным. Он, верно, опять не спал всю ночь. Так оно и было. Дело в том, что пришлось отвозить в больницу жену. Конечно, они давно с Лелей ожидали, что это случится, но, когда наступил срок, оба страшно занервничали. Особенно Гусев.
— Ты не беспокойся за меня, — твердила Леля. — Все будет благополучно. Вот увидишь!
— Эх, Лелишна, не могла подождать хоть немного. До тех пор, пока мы не поймаем этого Виктора Лоди.
— Дурачок! — ласково проговорила Леля, проводя рукой по волосам мужа. — Разве это делается по заказу?
— Ну, ладно, — махнул рукой Гусев. — Пусть будет так...
Ни Серега, ни Егор, понятно, ничего не знали о том, что происходило в личной жизни начальника заставы. А тот и вида не показывал.
— Ну, как отдохнули? — спросил он у бойцов. — Как чувствуете себя?
— Отлично, товарищ лейтенант! — закричал Серега, расплываясь в улыбке.
Невольно улыбнулся и Гусев, глядя на открытое, простодушное лицо Красихина. Но тут же вновь стал деловито-сосредоточенным...
Когда наряд вышел за ворота, неожиданно густо повалил снег. Он падал непрерывно. От мелькающих в воздухе хлопьев рябило в глазах. Сталкиваясь на лету, снежинки совершенно отчетливо позванивали. Весь лес был наполнен этим нежным, сказочным звоном, шелестом и шуршаньем.
Серега шел чуть позади Мотылькова. Тот не спеша двигался между деревьями. Он словно чутьем угадывал скрытую под снежной пеленой тропинку. Серега с уважением смотрел на него.
Пограничники подошли к реке.
20
Было холодно, но Виктор не чувствовал этого. От быстрой ходьбы ему стало жарко.
Правда, жарко Виктору было и по другой причине. Он чуть было не попался, причем обстоятельства были глупые до смешного.
Дернуло же его, черт побери, зайти на хутор. Он прямо-таки обалдел, когда увидел на дворе Эльфриду. Ведь, судя по всему, ее не должно было быть в живых, а она цела и невредима. Что же случилось? Неужели удар, который ей был нанесен, оказался неточным? Или она была живуча как кошка?
А он-то хорош — решил навестить хутор! Как будто он там чего забыл. И чуть было не попался.
Хорошо, что он сразу захлопнул калитку и пошел быстрым спортивным шагом. И хорошо, что у них в этот момент не было собаки, а то бы ему вряд ли удалось уйти.
Так что же все это значит? Выходит, в доме была засада? Следовательно, Эльфрида обманула его? Она предала его?
Встретилась бы она ему теперь! Он бы ей показал. Теперь бы она не ушла от расплаты. С каким бы наслаждением обхватил он ее горло своими крепкими пальцами.
Эта тварь, наверное, сейчас смеется над ним. Продала свою душу и совесть. Сидит теперь под крышей, сытая, в тепле, а он, Виктор Лоди, должен пробираться по лесу, дрожа от холода, оглядываясь, прячась за деревьями и кустами.
Он должен бояться всего. Даже собственной тени.
Что он — волк? Или какой-нибудь другой хищный зверь? Он, Виктор Лоди, тоже требует права на человеческую жизнь. Но каждый добывает это право по-своему.
У него будет собственный домик с палисадником, и мотоцикл, и по утрам молодая женщина с красивой смуглой кожей будет жарить ему яичницу.
А потом он будет целовать ее в шею, в то место, где под тонкой теплой кожей бьется голубая жилка.
Но все это будет позже. А пока у него нет ничего, кроме двух пистолетов, ножа и пары крепких кулаков. У него нет даже ни крошки табаку, И как это он поступил так безрассудно — не запасся на дорогу табаком? Иди вот теперь и сплевывай густую слюну...
Кругом ни души. Только лес. Огромные сосны и ели. И снег. Белая сетка снега.
Граница.
Придется отсидеться в этом лесу до ночи, а потом уж перебираться через реку на тот берег. Только бы не пустили по его следу собаку.
Нет, он их обманул. Пошел не прямо, а делая круги и петли, возвращаясь назад, переходя с дороги на дорогу, заходя в лес и выбираясь обратно. Он сделал все, чтобы замести свои следы. Пускай теперь ищут его. Это совсем не просто. Даже собаке.
Виктор присел на пенек. Курить хотелось нестерпимо. Он взял в рот комок снега, подержал, пока тот не растаял, и выплюнул. Но и это не помогло.
Вдруг он услышал какой-то звук. Он прислушался. Звук был близкий и довольно громкий: «тик-так, тик-так...»
Где-то он уже слышал этот звук? Ах да, ведь так стучали часы на камине в комнате у Хильды Корка.
Он положил руку на грудь. Под теплым шерстяным свитером отчаянно билось сердце: «тик-так, тик-
