В тюрьме вдовствующей айчжи, где она умирает, — эта печально известная, разобиженная на весь мир женщина, дважды не получившая пост айчжи.
Интересно, а она может выбирать себе место жительства, или слухи не врут?.. Слухи о том, что ей, обидевшей Табини, теперь очень мало что можно выбирать по своей воле.
Реактивный самолет быстро поднимался над беспорядочно расползшимся Шечиданом — среди скопища черепичных крыш глаз выделял три или четыре крупных центральных здания: общественный «Регистрационный центр», «Сельскохозяйственная ассоциация», длинный комплекс «Шечиданской стальной компании», шпиль «Западной горной и промышленной», административный корпус «Аэрокосмической корпорации Патанади». Заключительный разворот, уже с выходом на курс, под крылом самолета пронесся Бу-чжавид, проскользнул укрепленный холм, переплетенные квадраты террас и садов — Брену даже показалось, что он заметил тот самый дворик, где живет… и в мгновенном всплеске страха подумал, увидит ли когда-нибудь свою квартиру снова…
Они достигли крейсерской высоты — выше предполагаемого потолка какого-нибудь случайного частного пилота. Появилась выпивка. Заботливый Тано. Умелый и опытный Тано. Брен надулся — он не хотел, чтобы ему начал нравиться Тано, заменивший слуг, которых он очень любил, которые работали с ним с самого его прибытия в Шечидан и которых теперь, наверное, перевели к какому-нибудь безликому бюрократу, не удосужившись даже объяснить причин. Это несправедливо по отношению к ним. Это несправедливо по отношению к нему. Они ему нравились, хотя они наверняка не поняли бы даже самой идеи понятия «нравиться». Он привык к ним — а они исчезли.
Но нечего дуться на Тано и Алгини — новые слуги ничем не заслужили несправедливого отношения; он это понимал и, соблюдая положенную атевийскую вежливость, старался не проявлять своей обиды и недовольства, не показывать вообще никаких эмоций по отношению к этим двум чужакам. Он сидел, откинувшись на спинку, с ничего не выражающим лицом (насколько ему удавалось), и смотрел на проплывающую под крылом землю и облака, мечтая, чтобы вместо Мальгури самолет летел на Мосфейру, к покою и защищенности.
И еще он мечтал, чтобы Банитчи и Чжейго были культурно или биологически приспособлены понимать слова «друг» и «союзник». Да, об этом он тоже мечтал. С таким же успехом можно мечтать перейти Мосфейрский пролив босиком.
Противно ныло в животе. Сию минуту Брен был почти убежден, что сделал очень серьезную ошибку, не позвонив Диане Хэнкс сразу после покушения, пока шла еще погоня и поиски, пока можно было — до того, как Банитчи и Чжейго получили приказ не подпускать его к телефону.
Но тогда он об этом даже не подумал — сейчас он и припомнить не мог, о чем вообще думал тогда, видимо, испытал умственный шок, сначала стараясь игнорировать всю эту историю и выглядеть смельчаком перед Банитчи; потом взялся самолично «улаживать», пусть даже из-за страха, что Хэнкс возьмет ситуацию под свой контроль, — понимал, что не может удержать дела в руках, понимал — а все равно отрицал, что события уже вышли из-под контроля.
А теперь, насколько можно понять, уже выбирать не из чего и дальнейшее от тебя не зависит, раз не захотел открыто взбунтоваться после приглашения Табини уехать в поместье — тогда, несколько часов назад, — в самом деле, не устраивать же скандал в том далеком захолустном аэропорту, орать «убийство», «похищение» и просить у случайных встречных спасения от айчжи.
Дурацкие мысли. Такие же дурацкие, как мысль отказаться от приглашения Табини при тех обстоятельствах, — и теперь дурацкие, когда начал думать о телефоне в поместье на озере, о том, чтобы позвонить на Мосфейру оттуда, куда его везут; заказ на переговоры с Мосфейрой попадет обратно в Бу- чжавид на разрешение, и снова замкнется тот же проклятый круг…
Рано или поздно управление на Мосфейре начнет гадать, почему он не звонит… скажем, через недельку-другую молчания. В общем-то достаточно долгие перерывы между его звонками не представляют собой ничего необычного.
И вот тогда, после этих двух недель молчания, его контора может обеспокоиться настолько, что подумает, мол, нужно бы обратиться в Министерство иностранных дел и связаться через них, а те ответят, что надо подождать, пока дело пройдет через установленные каналы.
Еще через неделю Министерство иностранных дел на Мосфейре может исчерпать официальные каналы, которые имеет в своем распоряжении, и решит послать меморандум президенту, а тот может — может! — после консультаций с департаментами Совета, провести свое собственное личное расследование и в конце концов положить запрос на порог Табини.
Можно считать, пройдет в лучшем случае почти месяц, прежде чем Мосфейра окончательно решит, что Шечидан куда-то девал пайдхи.
Очень тревожно открыть вдруг, что отдельные атеви, которых ты, как тебе казалось, понимаешь, и атевийское общество в целом, которое ты, как тебе казалось, понимаешь хотя бы на интеллектуальном уровне, вдруг начинают вести себя непредсказуемо. Он воспринимал как оскорбление для своей гордости, что сейчас не нашел ничего умнее или остроумнее, чем притвориться, будто крайне наивен и будто на самом деле его вовсе не похитили и не отправили на другой конец страны, где, надо смотреть правде в глаза, можно исчезнуть навсегда. Никто на Мосфейре, даже Хэнкс, не захочет нарушать договор ради поисков пайдхи, который мог просто совершить какую-то непростительную ошибку.
Черт подери, а ведь они не станут требовать моего возвращения! Они просто пришлют нового переводчика — наскоро введут в курс дела и дадут инструкции сдерживаться и не быть таким глупым.
А ты-то так слепо верил… прекрасно понимал, что Табини на сто процентов отстаивает интересы атеви и свои собственные, и никак иначе, — но почему-то всегда верил, что знаешь, в чем состоят эти интересы. Табини не противился твоим советам: ни в вопросе железных дорог, ни в космической программе, ни в медицинских исследованиях, ни в компьютеризации системы снабжения. Табини не возражал ни против каких твоих предложений, а что ему стоило — ради Бога, Табини вполне мог сказать что-нибудь и вы бы вместе поговорили, обсудили — но нет, Табини всегда слушал с осмысленным интересом, оживленно задавал вопросы — все предшественники Табини прислушивались к разумным доводам и полностью приняли необходимость соотнесения технического прогресса с экологическими требованиями; эту концепцию атеви усвоили быстро.
С другой стороны, никогда не было, чтобы айчжи из дома Табини попросил что-нибудь, а земляне не сделали, не дали или не попытались исполнить, начиная с самой Войны Высадки и вплоть до последнего доклада об обработанном для хранения мясе, в котором Брен пытался — пытался объяснить Мосфейре, что коммерциализация переработки мяса глубоко оскорбительна для раги, хотя нисеби в этом не видят ничего зазорного и готовы мясо продавать. Культурная адаптация идет с обеих сторон, и Мосфейре следует полагаться на морские продукты и рыбу, которые не знают сезонов, и тем самым показать хозяевам планеты, что люди стараются изменить себя, чтобы жить с учетом чувств и нравственных норм атеви, точно так же как атеви меняют свое поведение по отношению к людям…
Временами его работа напоминала вкатывание на гору камня, как в притче. Очень трудно даже просто не отступить.
Но атеви уже ступили на порог пилотируемых космических полетов. У них есть спутниковая связь. У них есть легкие и надежные стартовые системы. Еще немного — и они создадут материалы, нужные, чтобы с помощью людей перескочить через трудные ступени, которые преодолели люди, добираясь сюда, — и перейти прямо к мягкой посадке на двигателях, последовательному маневрированию — все эти термины ему самому пришлось выучить, все эти концепции усвоить во время своих так называемых осенних отпусков, набить до отказа голову деталями для следующего доклада, который можно будет передать им — который он жаждет передать — в подходящий момент на протяжении ближайших пяти лет… при условии, что промежуточные ступени большой грузоподъемности будут работать.
И не то чтобы им было абсолютно необходимо самим совершить этот шаг; но управление на Мосфейре сказало: тяни время, пусть атеви создадут промежуточные средства вывода на орбиту. Нужное качество синтетических материалов еще не достигнуто, но ракетные двигатели на химическом топливе и первые пилотируемые полеты дадут атеви опыт и оправдают политические и эмоциональные инвестиции в космос — атеви очень ценят героев.
Это было решение не столько научное и техническое, сколько философское и культурологическое…
