— Она уже пять лет так говорит, — проворчал Банитчи. — Айчжи-ма.
— Вы отлично справитесь, — сказал Табини. — Вы дипломат. Вы сумеете поладить с ней.
— Еще проще мне уехать на Мосфейру, если мое отсутствие нужно для пользы дела. И там бы я провел время с куда большей пользой для себя самого. Меня давно дожидается гора личных дел. У моей матери есть домик на северном берегу…
Желтый взгляд Табини был абсолютно пуст, абсолютно неуступчив.
— Но я не смогу гарантировать ее безопасность. Слишком безответственно будет с моей стороны навлечь опасность на ваших родственников.
— Никакой атева не может попасть на Мосфейру без визы.
— Любой старик на весельной лодке может попасть на Мосфейру, — так же проворчал Банитчи. — И спросите у меня, смогу ли я найти домик вашей матери.
Старик на весельной лодке не сможет попасть на Мосфейру незаметно. Брену очень хотелось оспорить слова Банитчи. Но ему не хотелось сообщать эту информацию Табини или Банитчи задаром.
— В Мальгури вам будет намного лучше, — сказал Банитчи.
— Какой-то дурак сунулся в дверь моей спальни! Да может, это просто мой сосед выпил и возвращался домой через сад. Наверное, он побоялся признаться, чтобы его не обвинили в покушении на убийство, — а теперь у меня на дверях проволоки!..
Брен тут же опомнился. В присутствии Табини не кричат. И в в вопросе о проволоках Табини поддержал мнение Банитчи. Брен напомнил себе о своем месте, оробел и спрятал дернувшиеся губы за чайной чашкой.
Табини выпил еще глоток чая, поставил чашку на стол; Банитчи свою отодвинул в сторону.
— И все же, — сказал Табини. — Расследование продвигается успешно, и ваша помощь в нем не требуется. Положитесь на мое мнение. Делал ли я когда-либо что-то вам во вред?
— Нет, айчжи-ма.
Табини встал и протянул руку — у атеви такого обычая не было. Табини сделал это первый раз, когда они знакомились, а после того — крайне редко. Брен поднялся, взял протянутую руку и торжественно ее пожал.
— Я считаю вас одним из основных достояний моей администрации, проговорил Табини. — Пожалуйста, верьте: все, что я делаю, исходит именно из такой оценки, даже это изгнание.
— Но что я сделал не так? — спросил Брен. Рука его все еще оставалась в плену огромной ладони Табини. — Совершил ли я лично что-то такое, что следовало сделать иначе? Как смогу я в дальнейшем справляться лучше, если никто мне не подскажет?
— Мы продолжаем расследование, — негромко сказал Табини. — Мой личный самолет сейчас заправляют топливом. И, пожалуйста, не сталкивайтесь с моей бабушкой.
— Но как я смогу этого избежать? Я не знаю, чем вызвал всю эту историю, Табини-айчжи. Как же мне вести себя мудрее, чем прежде?
Пальцы Табини чуть сжались, потом выпустили его руку.
— А разве кто-то сказал, что тут есть ваша вина, Брен-пайдхи? Передайте бабушке мое почтение.
— Да, айчжи-ма. — Табини оставил ему лишь одну возможность — сдаться. Он решился только на самый косвенный бунт. — Смогу ли я получать там свою почту?
— Никаких трудностей не возникнет, — сказал Банитчи, — если пересылать ее через управление безопасности.
— Мы не хотим объявлять во всеуслышание, где вы находитесь, — объяснил Табини. — Но служба безопасности, конечно, должна знать. Будьте осмотрительны. Соблюдайте все меры предосторожности. Отсюда вы поедете прямо в аэропорт. Все обеспечено, Банитчи?
— Никаких затруднений, — ответил Банитчи.
Что значит «все», Брен не имел представления. Но ему оставалось лишь распрощаться по всем правилам церемониала.
«Прямо в аэропорт», очевидно, означало именно это: прямо вниз по лестницам, в Бу-чжавид, до самого нижнего внутреннего уровня, где находилась железнодорожная станция, соединенная веткой с железнодорожной системой всего континента.
Эта станция в самом сердце Бу-чжавида очень хорошо охранялась станция, которой могли пользоваться только най'айчжиин, сам айчжи и его персонал; для обычных пассажиров был другой вокзал, чуть ниже по склону.
Повсюду были охранники — ничего необычного, так всегда, сколько он тут ни бывал. Брен полагал, что они несут постоянную охрану путей и вагонов, которые дожидались здесь, — ответственные власти не могли знать, когда у кого-нибудь возникнет желание воспользоваться этими вагонами или когда у кого- нибудь другого возникнет желание причинить вред этим вагонам или их пассажирам.
Их ожидал вагон — с виду товарный. Его прицепят к проходящему поезду, и он двинется в путь, как самый обыкновенный товарный вагон, один среди сотен таких же, не выделяясь накрашенными на борту и, легко догадаться, постоянно меняющимися номерами.
Это был вагон Табини — роскошно обставленный зал заседаний на колесах. Вот сюда и привел его Банитчи.
— Полагаю, кто-то его проверил, — сказал Брен.
Он уже пользовался этим вагоном — но лишь раз в год ездил в нем по своим собственным делам, во время регулярных поездок в аэропорт, и уж, конечно, не тогда, когда речь шла о кровной мести. Вся процедура вызывала у него какое-то сюрреалистическое ощущение.
— Направляется в аэропорт, — сказал Банитчи, просмотрев бумаги, никаких вопросов. Не нервничайте, нади Брен. Уверяю, мы не перепутаем вас с багажом.
Банитчи шутил. А Брен боялся. Он нервничал, пока шел сюда, нервничал на платформе, но все же прошел в заднюю часть этого лишенного окон вагона и опустился в мягкое кресло, не имея возможности видеть ничего, кроме роскоши вокруг и единственного телевизионного экрана, показывающего станцию и торопливых рабочих. Он испытывал ошеломляющее чувство — словно его проглотили живьем и выплюнули туда, где ни один землянин никогда о нем не услышит. Он никому не сообщил, куда уезжает, он так и не позвонил Диане Хэнкс и не послал письма домой — теперь у него уже не было твердой уверенности, что Банитчи доставит это письмо, даже если написать его сию минуту и попросить передать на почту.
— Вы едете со мной? — спросил Брен.
— Конечно. — Банитчи стоял, глядя на экран монитора. — А! Вот она.
Со стороны лифта появилась тележка, загруженная высоким штабелем белых пластмассовых ящиков. Тележка катилась к их вагону, сзади ее толкала Чжейго. Вот тележка появилась в дверях вагона уже не изображением на экране, а вполне реальная, и застряла на неровном порожке. Чжейго дергала ее и бранилась, Банитчи пошел помочь. Брен поднялся, чтобы предложить и свои силы, но тут колесики перекатились через порог и из-за ящиков показался Тано — он толкнул тележку с другой стороны и тоже вошел в вагон.
На этой тележке, думал в смятении Брен, наверное, все, что было у меня в жилище, если, конечно, три четверти ящиков не содержат багаж Банитчи и Чжейго. Они не стали снимать груз с тележки — просто закрепили ее у передней стенки целой паутиной ремней.
И никакого толку возражать или протестовать. Любые вопросы в эту минуту только рассердят тех, кто старается отправить нас в дорогу со всем необходимым. Брен вернулся к своему кресло, сел и больше не трогался с места, а Банитчи и Чжейго подошли к выходу, хотя, впрочем, порога не переступили, только подписали какие-то бумаги и потолковали с охранниками.
Через некоторое время они вернулись в вагон, сказали, что поезд уже на подходе и их прицепят через несколько минут. Тано тем временем предложил ему какой-то безалкогольный напиток, он взял, чисто машинально, а потом появился Алгини и принес Банитчи на подпись еще одну, последнюю бумагу.
«Что за бумага? — спросил себя Брен. — О чем в ней говорится? Может, о моей ссылке и аресте в Мальгури?»
