Привет, мама, мне не разрешают улететь отсюда». Нет, он всегда писал: «Привет, мама, у меня все отлично. А как ты? Меня заваливают работой. Очень интересно. Хотел бы иметь возможность рассказать тебе побольше…»
Он взял из гардероба свое простое пальто.
— Не это пальто, — сказал Банитчи. Сам протянул руку и снял с вешалки пальто для аудиенций.
— На совет по космосу? — запротестовал Брен, но тут же понял, что его вызывает к себе Табини, хоть Банитчи не сказал ни слова.
— Совет отложен. — Банитчи встряхнул пальто и подал ему, принимая на себя обязанности новых слуг. — Проблеме пропорций грязевого дефлектора придется подождать как минимум несколько дней.
Брен сунул руки в рукава, выпростал из-под воротника косичку и с глубоким вздохом уложил ее на спине. В это прохладное утро тяжесть пальто не показалась ему неприятной.
— Так чего же хочет Табини? — пробормотал он.
Но в комнате находились слуги, и он не ожидал, что Банитчи ответит. Брен, проснувшись, не увидел Чжейго. Потом появился Тано со своим угрюмым напарником — принесли завтрак. Брен не выспался как следует, вот уже вторую ночь подряд. В глазах — словно песку насыпано. И все же надо было выглядеть пристойно и соображать нормально.
— Табини озабочен, — сказал Банитчи. — Потому и отложили совет. Он желает, чтобы вы сегодня во второй половине дня отправились в деревню. Команда службы безопасности проверяет территорию.
— Как, в усадьбе?
— Каждый камешек. Если что-то нужно, Тано и Алгини уложат багаж.
Что спрашивать, и так понятно, что Банитчи не станет отвечать — не сможет ответить ни на один вопрос, раз Табини не позволил ему отвечать… Брен глубоко вздохнул, поправил воротник и посмотрел в зеркало. По глазам видно, как ему хочется спать, — и какая паника нарастает в душе; он понимал, что глаза говорят чистую правду, ибо решение не сообщать на Мосфейру очень быстро становилось необратимым, все уменьшалась возможность передумать, не затевая большого и шумного спора с атеви, — выступить против их деликатных и вежливых маневров (если он правильно ощущал происходящее вокруг) могло бы оказаться неразумным и невыгодным.
Может, это был паралич воли. Может быть, инстинкт, говорящий: «Молчи не выступай против единственного друга, который есть у землян на этой планете».
Пайдхиин заменимы. Мосфейра — нет. Мы не сможем выстоять против целого мира. На этот раз у них есть самолеты. И радары. И все технические ресурсы.
Очень скоро мы им вообще больше не будем нужны.
В комнате у него за спиной открылась дверь и вошла Чжейго — как он предположил, чтобы присмотреть за двумя слугами; пока что он слышал от этих слуг только надоедливые вопросы вроде «Консервы, нади?» и «Чай с сахаром?»
Мони и Тайги давно все знали, им не требовалось приставать к нему на каждом шагу. Брен уже ощущал, как их не хватает. Он боялся, что они не вернутся, что их уже назначили к кому-то другому — хорошо бы, к какому-то солидному, влиятельному, совершенно нормальному атеви. Можно только надеяться, что они не находятся в руках полиции и не подвергаются дотошным допросам и расспросам о нем и о людях вообще.
Банитчи открыл дверь второй раз — им пора было отправляться на аудиенцию — и Брен вышел вместе с Банитчи, чувствуя себя скорее как конвоируемый пленник, чем как объект повышенной официальной заботливости.
— Айчжи-ма… — Брен отвесил церемониальный поклон, держа руки на коленях.
Табини, только в рубашке и брюках, еще не в парадной одежде, сидел на солнышке перед открытыми дверьми — дверьми Табини, прорезанными высоко в громадном массиве Бу-чжавида и выходящими не в сад, а к отрытому небу, к спускающимся вниз террасам древних стен и к городу, что раскинулся оторочкой вокруг крепости, к геометрическому рисунку черепичных крыш, оранжево-алое сияние которых было сейчас подернуто и приглушено утренним туманом до тусклой красноты, крыш, соразмеренных и сориентированных в благоприятных сочетаниях одна относительно другой и относительно прочих сооружений города — до самой реки. А дальше, за рекой — горный кряж Бергид, плавающий над туманной дымкой далеко за равниной, — великолепный вид, прохладное, захватывающее дух утро.
Стол был поставлен на свету, наполовину на балконе, лицом к этому пейзажу.
Табини завтракал. Он сделал знак слугам, которые немедленно поставили еще две чашки и выдвинули для гостей два стула.
Следовательно, обстановка будет неофициальная. Они с Банитчи заняли предложенные места, лицом к ограждению балкона, за которым раскинулись тускло-красные сейчас черепичные крыши города и голубоватый силуэт Бергида вдали.
— Я надеюсь, повторения инцидента не произошло, — сказал Табини.
— Нет, айчжи-ма, — ответил Банитчи, накладывая сахар в чашку.
— Я очень расстроен этим происшествием, — сказал Табини. Отхлебнул чаю. — И расстроен также тем, что вам пришлось стать объектом публичного внимания, Брен-пайдхи. Но я был обязан занять недвусмысленную позицию. Я просто не мог оставить этот случай без внимания… Кто-нибудь подходил к вам на совещаниях?
— Нет, — ответил Брен. — Но я, боюсь, был вчера не особенно наблюдателен. Я еще не свыкся с этой мыслью.
— Вы боитесь?
— Тревожусь. — Он и сам не знал с уверенностью, что именно чувствует. — Тревожусь, что оказался причиной такой суматохи и расстройства, хотя нахожусь здесь для вашего удобства.
— Это политический ответ.
— И очень сержусь, айчжи-ма.
— Сердитесь?
— Что не могу идти туда, куда хочу, и делать то, что мне хочется.
— Но разве пайдхи мог это хоть когда-нибудь? Вы никогда не выходите в город без эскорта. Вы не путешествуете, вы не устраиваете приемов, которые, конечно, как объяснил бы Банитчи, относятся к самым небезопасным привычкам.
— Это — мой дом, айчжи-ма. Я не привык прокрадываться в собственную дверь и беспокоиться, не вздумает ли какой-нибудь незадачливый слуга войти, открыв эту дверь старым ключом… Очень надеюсь, кто-то предупредил их.
— Кто-то предупредил, — сказал Банитчи.
— Я беспокоюсь, — заключил Брен, отняв от губ чашку. — Простите меня, айчжи-ма.
— Нет-нет-нет, я ведь сам спросил. Это вполне обоснованные заботы и вполне обоснованные жалобы. И вам нет никакой нужды терпеть все это. Я думаю, вам будет хорошо на некоторое время уехать в Мальгури.
— В Мальгури?
Это было поместье на озере Майдинги — место отдыха Табини ранней осенью, когда законодательное собрание не собирается, когда Брен сам обычно уезжает на каникулы. Он никогда еще не забирался так далеко в глубину континента. Да и не только он — вообще ни один землянин.
— Вы туда едете, айчжи-ма?
Чашка Табини была пуста. Слуга налил другую. Табини сосредоточенно бросил в чай два кусочка сахара и перемешал.
— Сейчас в резиденции моя бабушка. Вы ведь не встречались с ней лично, так, по-моему? Не помню, чтобы вам довелось испытать это приключение.
— Нет. — Брен полагал встречу с вдовствующей айчжи более нервирующей, чем с убийцами. Илисиди не выиграла выборы два раза подряд. Слава Богу. — А не посылаете ли вы меня — прошу прощения — в зону еще большего риска?
Табини рассмеялся, сморщив нос.
— Она обожает споры. Но сейчас она полностью отошла от дел. Она говорит, что умирает.
