апартаментах с пресловутыми проволоками и системами сигнализации.
Вот тут он и решил, что если уж наткнулся на чье-то личное жилье, где охранные устройства могут оказаться более современными, чем освещение, то куда более разумно выбрать другое направление, обратно в переднюю часть здания, окружающего квадратом передний холл и вестибюль.
Коридор, по которому он сейчас шагал, шел именно в ту сторону, примерно на нужном расстоянии от развилки и, чувствовал он с нарастающей уверенностью, должен закончиться там же, где другой коридор, выходящий к уже знакомой лестнице на второй этаж. Он прошел еще один боковой коридор, еще одну развилку, где пришлось выбирать путь налево, направо или прямо, и действительно вышел в конце концов к сводчатому входу в большой холл перед главными дверьми, тот самый, где горел камин.
«Курс проложен прилично», — похвалил он себя и двинулся к очагу, от которого начинал свое исследование задней части здания.
— Ну-ну, — сказал кто-то прямо у него за спиной.
А он думал, что у огня никого нет. Брен повернулся в тревоге — и увидел ссохшуюся маленькую атеву, с серебром в черных волосах; она сидела в одном из кожаных кресел с высокой спинкой… крохотная женщина — по атевийским меркам.
— Ну? — нетерпеливо сказала она и захлопнула книгу. — Вы — Брен. Так?
— А вы… — Он мучительно сражался с титулами и политическими соображениями — когда разговариваешь лично с атевийскими владыками, титулование другое. — Высокочтимая вдовствующая айчжи.
— Высокочтимая, как же. Скажите это хасдраваду. — Она поманила его тонкой морщинистой рукой. — Идите-ка сюда.
Он подчинился не задумываясь, автоматически. В Илисиди ощущалась властность. Она указала пальцем место перед собой, Брен подошел туда и остановился, а она оглядела его с головы до ног. Эти палево-желтые глаза были, похоже, семейной чертой, их взгляд заставлял человека припомнить все, что он сделал за последние тридцать часов.
— Тщедушное существо, — сказала наконец она.
Со вдовой не пререкаются. Это было хорошо известно.
— Для моего биологического вида — нет, нанд' вдова.
— Машины, чтобы открывать двери. Машины, чтобы подниматься на второй этаж. Маленькие чудеса.
— Машины, чтобы летать. Машины, чтобы летать среди звезд.
Возможно, она чем-то напомнила ему Табини. Он внезапно переступил общепринятую грань вежливости между незнакомцами. Он забыл о титулах и почтительности и ввязался в спор с ней. И дороги назад не видел. Табини не признавал отступления, отступивший перед ним не заслуживал уважения. Наверняка Илисиди точно такая же, он понял это в ту секунду, когда заметил стиснутые челюсти и огоньки в глазах — таких же глазах, как у Табини.
— И вы позволяете нам взять то, что подходит для нас, отсталых.
Ну что ж, на прямые слова — прямой отпор. Он поклонился.
— Я помню, что вы выиграли войну, нанд' вдова.
— Мы выиграли?
Эти бледные желтые глаза были быстры, морщинки вокруг рта говорили о решительности. Она стреляла в него. Он стрелял в ответ.
— Табини-айчжи тоже говорит, что это спорный вопрос. Мы с ним спорим.
— Сядьте!
Уже какой-то прогресс. Он поклонился, придвинул удобную скамеечку для ног, чтобы не возиться с тяжеленным креслом, — вряд ли, подумал он, мое пыхтенье продвинет вперед отношения с этой старой дамой.
— Я умираю, — отрывисто бросила Илисиди. — Вам это известно?
— Все умирают, нанд' вдова. Мне это известно.
Желтые глаза все еще не отпускали его, жестокие и холодные, уголки рта вдовствующей айчжи опустились.
— Наглый щенок.
— Почтительный, нанд' вдова, к тем, кто сумел долго прожить.
Кожа у глаз старухи собралась морщинками. Подбородок пошел кверху, упрямый и квадратный.
— Дешевая философия.
— Но не для ваших врагов, нанд' вдова.
— Кстати, как здоровье моего внука?
Ей почти удалось шокировать Брена. Почти.
— Вполне хорошо, как он того и заслуживает, нанд' вдова.
— И насколько же хорошего здоровья он заслуживает?
Она схватила узловатой рукой трость, стоящую рядом с креслом, и ударила в пол — раз, другой, третий.
— Черт вас побери! — закричала она, не обращаясь ни к кому конкретно. — Где чай?!
Беседа, само собой разумеется, кончилась. Он был рад узнать, что это слуги, оказывается, покусились на ее доброе настроение.
— Простите, что побеспокоил вас, — начал он, поднимаясь.
Трость барабанила в пол. Старуха повернула к нему свирепую физиономию.
— Сидеть!
— Я прошу прощения высокочтимой вдовы. Я…
«Я опаздываю на неотложное свидание», — хотел он сказать, но не сказал. Почему-то на этом месте ложь была невозможна.
Бам-м! — гремела трость. Бам-м!
— Лежебоки проклятые! Сенеди! Чай!
«Она в своем уме?» — спросил себя Брен. Сел. Он не знал, что еще может сделать — и сел. Он не был даже уверен, есть ли тут вообще слуги и входил ли вообще чай в уравнение, пока ей не стукнуло в голову, но предположил, что личная прислуга вдовствующей айчжи знает, что с ней делать.
Старые сотрудники, сказала Чжейго. Опасные, намекнул Банитчи.
Бам-м! Бам-м!
— Сенеди! Ты меня слышишь?
Может, этот Сенеди двадцать лет как мертв. Брен застыл на скамеечке, обхватив руками колени, как ребенок, он был готов прикрыть голову и плечи, если каприз Илисиди повернет трость против него.
Но, к его облегчению, кто-то действительно появился — слуга-атева, которого он с первого взгляда принял за Банитчи, но это явно не был Банитчи, как показал второй взгляд. Та же самая черная униформа — но лицо изборождено годами, а волосы обильно исчерчены сединой.
— Две чашки, — рявкнула Илисиди.
— Не составит труда, нанд' вдова, — сказал слуга.
Сенеди, предположил Брен. Но ему вовсе не хотелось чаю, он уже поглотил свой завтрак, все четыре блюда. Ему не терпелось избавиться от общества Илисиди и от ее враждебных вопросов, пока он не успел сказать или сделать что-нибудь совсем наглое и тем породить дополнительные сложности для Банитчи, хоть его тут и нет.
Или для Табини.
Если бабушка Табини действительно умирает, как она заявила, то наверняка у нее нет причин терпимо относиться к этому миру, который, по ясно выраженному Илисиди мнению, поступил неразумно, обходясь без нее. Вполне возможно, что это опасная и озлобленная женщина.
С лишней чашкой чая действительно не возникло трудностей, чайный сервиз как правило содержит шесть чашек, и Сенеди сунул одну полную чашку в руки вдове, а вторую предложил Брену. Ясное дело, придется ее выпить — на мгновение он услышал слова, которые разумные взрослые атеви говорят каждому ребенку, едва начавшему ходить: не разговаривай с чужими, не бери у них ничего, не трогай…
Илисиди деликатно отпила глоток, и ее непримиримый взгляд уперся в Брена. Забавляется, ясно как
