спокойствие. Любуйтесь озером. Радуйтесь более медленному темпу жизни.
— Более медленному темпу? Мне нужно зарядное устройство на солнечных батареях! Мне нужно позвонить по телефону! И не рассказывайте, что тут нет телефонов!
— Если уж на то пошло, то телефонов тут действительно нет. Это исторический памятник. Провода нарушили бы…
— Подземные кабели, Банитчи. Трубы над головой. В этом месте полно проводов.
— Ну, сюда еще надо протянуть…
— Тут есть газ. Есть освещение. А почему нет розеток? Почему не может кто-нибудь поехать в город, зайти в магазин электротоваров и купить мне дурацкий шнур-удлинитель с переходником, который можно ввернуть в патрон вместо лампочки? Так и быть, я сумею обойтись без верхнего света. Исторические стены не пострадают и не будут обезображены.
— Там нет магазина электротоваров. Майдинги — очень маленький городок, нади Брен.
— Господи…
Голова снова резко разболелась. Опять подскочило кровяное давление, все поплыло перед глазами; тепло от камина, свет, треск огня — все вдруг потопом хлынуло на органы чувств, он вцепился в каменное обрамление камина.
— Банитчи, зачем Табини это делает?
— Что делает, нади? Не думаю, чтобы айчжи-чжи занимался лавками в Майдинги.
Не смешно. Он оперся спиной на камни, сложил руки на груди и пригвоздил Банитчи гневным взглядом, твердо решив так или иначе выбить из него правду.
— Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Мне было бы куда легче, если бы я мог считать, что тут замешана политика. А так мне совсем не легко приходится думать, что это я что-то сделал или как-то вызвал неприятности для Табини — он нравится мне, Банитчи. Я не хочу быть причиной какого-то вреда для него, или для вас, или для Чжейго. Это мой ман'тчи. Вот такие мы, люди. У нас есть неразумная, ни на чем не основанная верность тем, кто нам нравится, а мое отношение к вам намного глубже поверхностной вежливости, Банитчи.
— Ясно.
— Ничего вам не ясно! Но все равно вы мне нравитесь, черт бы вас побрал. От нас не так просто отделаться, наше доброе отношение нельзя отвергнуть жестом руки — только потому, что ваш ман'тчи вам так велит, — от нас нельзя избавиться, если уж нам кто-то нравится. Банитчи, вам от меня не отвязаться, так что терпите.
В языке атеви не было точного перевода для слова «нравиться». Самое близкое годилось, чтобы сказать «мне нравятся для салата такие-то овощи» или «мне нравятся охлажденные напитки». Но «любить» было еще хуже. Такого слова Банитчи ему никогда не простил бы.
У Банитчи раздулись ноздри — раз, другой. Он проговорил на мосфейском языке с сильным акцентом:
— Я не понимаю значения. Какое значение вы вкладываете в это слово, нанд' пайдхи?
— Оно означает, что чувство, которое я испытываю к своей матери и брату, к своей работе, я испытываю и к Табини, и к вам, и к Чжейго. — У него сорвалось дыхание. Он потерял власть над собой. Он отбросил всякую сдержанность. — Банитчи, я прошел бы тысячу миль, чтобы услышать от вас доброе слово. Я отдал бы вам свою последнюю рубашку; если бы с вами случилась беда, я бы нес вас на себе эту тысячу миль. Как вы это называете? Глупостью?
У Банитчи снова раздулись ноздри.
— Это было бы очень тяжело для вас.
— Как и испытывать подобные чувства к атеви… — Слова вырвались прежде, чем он успел подвергнуть их цензуре. — Бачжи-начжи. Такое уж мое везение.
— Не надо шутить.
— Я не шучу. Господи, я не шучу! Нам надо иметь рядом кого-то, кто нравится, если такого нет, мы умираем, Банитчи, в прямом смысле умираем. Мы идем на свидание с бабушками, мы пьем то, что нам предлагают чужие, и мы больше не просим о помощи, Банитчи, какой смысл просить, когда вы не понимаете, что нам необходимо?
— Если я не догадаюсь, что вам нравится, вы угрожаете уничтожить мою репутацию. Я точно понял?
Головная боль стала еще мучительнее. Все вокруг словно смазалось.
— Нравится, нравится, нравится… Забудьте вы об этом проклятом слове, Банитчи! Мне каждый день приходится перешагивать через эту канаву. Так неужели вы не можете перешагнуть ее один раз? Не можете переступить сюда, на мою сторону, Банитчи, только один раз, чтобы понять, что я думаю? Вы ведь умный. Я знаю, вас трудно сбить с толку. Ну попробуйте, Банитчи, проследить ход одной-единственной моей мысли.
— Я вам не какой-нибудь салат!
— Банитчи-чжи…
Боль достигла какого-то уровня и больше не усиливалась — теперь, когда понятно, что у нее есть предел, терпеть как-то можно… Брен опирался рукой на кладку. Он чувствовал шероховатость поверхности, шелковистую пыль веков, тепло нагретого огнем камня, который выломали из земли, чтобы построить это здание, еще до того, как земляне покинули свой родной мир. До того, как они заблудились и впали в отчаяние… Он взял себя в руки — вспомнил, что он «пайдхи», человек, стоящий между. Вспомнил, что сам выбрал эту долю, понимая, что награды не будет, но веря, хоть иногда, что атеви, конечно, имеют чувства и, конечно, как только он найдет правильные слова, нажмет правильную кнопку, отыщет ключ к мыслям атеви — он выиграет у атеви все, от чего отказался, покидая людей.
Ему тогда было двадцать два года, и то, чего он не знал, намного перевешивало его познания.
— Ваше поведение тревожит меня, — сказал Банитчи.
— Простите меня.
Громадный комок в горле мешал говорить. Но теперь Брен был уже намного спокойнее. Он решил не смотреть на Банитчи. Он ведь только выдумал, что видит на лице Банитчи подозрение и гнев.
— Я реагировал непрофессионально и навязчиво.
— Реагировали на что, нанд' пайдхи?
Предательский выбор слов. Опять я оступился, и серьезно оступился. Это головная боль… от нее снова закрутило в животе, желудок еще не вернулся полностью к норме…
— Я неверно истолковал ваше поведение. Ошибка была моя, а не ваша. Пойдете ли вы завтра на завтрак со мной, чтобы охранять меня от моей собственной глупости?
— Какое поведение вы неверно истолковали?
Снова Банитчи лезет в драку. Отказался клюнуть на наживку, которую ты бросил. А ты сейчас не в состоянии спорить, не сможешь обойтись холодной рациональностью…
— Я уже объяснил. Для вас мое объяснение не имело смысла. Собственно, и не могло. — Он смотрел в темный угол, куда не доходил свет от огня, и вспоминал, как истолковал Банитчи его объяснение. — Это была не угроза, Банитчи. Я бы никогда не стал вам угрожать. Я ценю ваше общество и ваши хорошие качества. Пойдете вы со мной завтра?
Назад, к самым простым, самым ранним, самым согласованным, надежным словам. Холодным. Не нагруженным эмоционально.
— Нет, нади. К столу вдовствующей айчжи никто не может пригласить себя сам. А вы приглашены.
— Но вы ведь назначены…
— Мой ман'тчи принадлежит Табини. Мои действия — это его действия. Пайдхи не мог забыть такой простой вещи.
Брен злился. Он смотрел на Банитчи, смотрел не отрываясь — как ему казалось, достаточно долго, чтобы Банитчи смог понять, как отнесся собеседник к словам «мои действия — это действия Табини».
— Я не забыл. Разве мог я забыть?
Банитчи ответил ему угрюмым взглядом.
— Спросите о пище, которую вам предложат. Проверьте, известно ли повару, что вы за столом.
