времени, и из тумана в дальнем конце озера вот-вот выплывут многовесельные галеры под парусами с геральдическими знаками…
Пролетел еще один дракончик, высматривая добычу. Стонущий крик унесся в холмы.
— О чем думаете, пайдхи? Какие-то мудрые разоблачительные мысли?
— Думаю о кораблях. О горящих дровах. О том, что Мальгури может жить, не получая ничего ниоткуда.
Вдовствующая айви стянула губы, подперла кулаком подбородок.
— Ну да — всего лишь сотня слуг, чтоб убирать и стирать, доставлять дрова и делать свечи — и замок живет. И еще пять сотен, чтобы пахать и полоть, охотиться и кормить прачек и дровосеков, свечников и самих себя… И тогда — о да, мы вполне самодостаточны. Если не считать кузнецов и переписчиков, которые снабжают нас, и всадников с канонирами для защиты всего этого от Неассоциированных, которые не хотят делать свою долю труда, а предпочитают охотиться на тех, кто делает… Мальгури имел электрическое освещение еще до того, как вы появились, уверяю вас, пайдхи.
Она отпила еще глоток чая, поставила чашку и махнула салфеткой Сенеди, который маячил в дверях и передавал ее приказания слугам.
Брен решил, что завтрак окончен. Собрался уже подняться, но Илисиди повела рукой в сторону лестницы, ведущей с балкона вниз.
— Пошли.
Ловушка захлопнулась.
— Я прощу прощения, — смешался Брен. — Моя охрана категорически запрещает мне…
— Они запрещают вам! Омерзительно!.. Или это мой внучек их сюда против меня прислал?
— Ничего подобного, позвольте заверить вас с глубочайшим почтением. Он высказывался в самом положительном тоне…
— Ну так пусть ваши охранники пустят в ход свою знаменитую изобретательность.
Она отодвинула стул, Сенеди во мгновение ока оказался рядом, помог, сунул ей под руку трость.
— Пошли, пошли, я вам покажу все остальное в Мальгури. Позвольте продемонстрировать вам Мальгури, который вы себе воображаете.
Брен не знал, что делать. Она не была врагом — по крайней мере он надеялся, что она ему не враг, и вовсе ему не хотелось делать из нее врага. Табини, черт его побери, сунул меня сюда, знал ведь, что бабушка здесь. Банитчи без конца упрекал, что я принял приглашение, не выслушав, сами понимаете, мудрых советов Банитчи, — а теперь, доверившись гостеприимству вдовы, пайдхи не видел никакого выхода, разве что со стонами рухнуть на пол и изобразить недомогание — то-то порадуется повар, и без того расстроенный; или же просто встать из-за стола, двинуть следом за старухой и смотреть на то, что она хочет показать.
Последний вариант, похоже, самый безвредный с точки зрения поддержания мира. Вряд ли Банитчи дал бы другой совет…
И вот Брен последовал за Илисиди на другой конец террасы, оттуда вниз по каменным ступеням, на другую террасу, а с той — по следующей лестнице на третью террасу, все ниже и ниже, до самого двора, вымощенного камнем, спокойно, неспешно, с Сенеди, вышагивающим впереди вдовы, и четырьмя ее телохранителями, замыкающими процессию.
Спускаться пришлось заметно дальше, чем ожидал Брен. Маршрут включал в себя самую заднюю часть крепости и пролегал сначала через обнесенный стенами двор, потом через пахнущий землей другой дворик, тоже огороженный стенами, — здесь он уже начал испытывать неуверенность относительно направления, в котором они двигаются, и относительно разумности прогулки с этим отрядом чужаков.
Банитчи меня убьет, думал Брен. Чжейго объявит мне Намерение. Если охрана вдовы сама не имеет таких планов с самого начала. Банитчи знать не будет, куда я девался, — если уже не следит…
Ну да, это вполне в его стиле…
Что-то грохнуло, как молот, в ворота перед ними, Сенеди открыл створку — и оттуда донесся свирепый визг, подобного которому Брен никогда не слышал в натуре, только в пьесах матчими…
Метчейти, сообразил он с замиранием сердца, видя, как сначала Сенеди, а за ним и вдова проходят в ворота. Лошади, пользуясь отдаленным соответствием.
Но слово лошадь никак не охватывает эту сплошную тьму за воротами, которую не в силах сдерживать слуги, дергающую головой, угрожающую жуткими роющими клыками — лошадью это чудовище можно называть лишь в том смысле, что атеви на таких ездят верхом, да, это лошадь, но только по атевийским меркам, создание, которое помогло атеви пересечь континенты, которое таскало их повозки и охраняло их границы.
Животное вздергивало голову, демонстративно не подчиняясь грумам, ощеривало грозные зубы (на клыках были надеты золотые колпачки). С расшитой, сверкающей от бус уздечкой, с буйной развевающейся гривой, на таком близком расстоянии оно выглядело свирепым, устрашало своей огромностью и беззаботной силой, с которой таскало грумов.
Брен остановился в воротах, посчитав, что так будет благоразумнее, но Илисиди спокойно шла дальше вслед за Сенеди. Остальные охранники теперь к их первоначальному числу добавились еще трое — прошли мимо Брена, говоря, что бояться совершенно нечего, что бы ни твердили ему зрение и слух; он собрал всю решимость и двинулся за спиной у последнего, терзаясь в обществе этих великанов неожиданным искажением перспективы: весь мир внезапно приобрел атевийские размеры, и хрупкая старая атева, опирающаяся на свою клюку, стоящая рядом с жутким чудовищем и протягивающая к нему руку, оказалась такой же огромной, с той же гигантской масштабной шкалы, и таким же пугающим пятном черноты. Такую картину можно было увидеть в Мальгури и несколько веков назад. На месте Илисиди мог стоять какой-то айчжи вполне воинственного возраста…
Он с содроганием смотрел, как метчейта опустила огромную голову и взяла что-то с ладони Илисиди. Проглотила — и принялась, часто посапывая, похватывать ее пальцы сильно вытянутой верхней губой, словно искала еще кусочек, — играет, понял Брен, играет с деликатностью в каждом движении, отзывается на ласку старухиных пальцев, чуть опуская голову, и в каждом прикосновении такая мягкость — поверить невозможно, ведь эта зверюга только что так таскала грумов…
Притворство, напускная ярость, понял он. Это чудовище — ручное домашнее животное, любимое и ласковое. А все представление должно было нагнать страху на пайдхи, глупого земного человека.
— Идите, идите сюда, — сказала Илисиди, оглянувшись на него.
Оперлась рукой на шею метчейты, используя животное как подпорку вместо трости — и требует, чтобы я тоже подошел к этому чудищу!
Ладно, атеви и раньше пытались разыграть его — включая Табини. Атеви при дворе устраивали ему ловушки, чтобы сокрушить его достоинство, а вместе с ним — и авторитет. Так что Брен знал правила этой игры. Он призвал на помощь умеренный гнев и любопытство, которого заслуживало это животное, подошел с замиранием сердца и протянул руку, надеясь, что вдова вовремя предупредит, если существует реальная опасность.
Но полностью на такое предупреждение он не полагался. Он был готов убрать руку. Метчейта вытянула к нему шею — и отдернула.
Он сделал то же самое — и сердце гулко ударило в ребра.
— Еще раз, — сказала Илисиди. — Еще раз, пайдхи. Не бойтесь. Он уже целый год не откусывал пальцев, а то и два.
Брен собрался с духом и вытянул руку второй раз — теперь и он, и зверь повели себя осторожнее; ноздри метчейты быстро раздувались и снова открывались, обнюхивая его — так Брен решил, когда вспомнил, что эти животные в основном полагаются на обоняние — когда-то он это узнал во время подготовки. Голова метчейты была длиной с руку Брена — от плеча до кончиков пальцев. Огромное туловище заслонило солнце. Животное осмелело, теперь оно ощупывало его руку хватательной верхней губой, в общем-то как будто и не угрожая, но смещая его пальцы к торчащим кверху клыкам в золотых колпачках.
На носу у метчейты выделялась небольшая костная пластина, голая, гладкая, серого цвета. Любопытная губа была покрыта мелкими морщинами и сходилась в узкий клин между двумя клыками в золотых колпачках. Метчейта исследовала пальцы Брена, то принюхиваясь, то обдавая его могучим
