— Да не могу я иметь дела с ними!
— Это очень тяжело скажется на многих людях. Вы, конечно, понимаете…
— Я не могу сам принимать политические решения, несущие так много изменений, Чжейго! Это не входит в данные мне полномочия…
— Отказ этим людям неизбежно вызовет далеко идущие последствия. Я не с состоянии сейчас предвидеть всего, Брен-чжи, но разве можете вы не подчиниться хотя бы формально? Передача наверняка не пойдет в прямой эфир, и если возникнут какие-то политические соображения, то вполне можно будет внести коррективы. Табини рекомендовал этих людей. Значит, на кон поставлены многие репутации.
Чжейго и сама не последний крючкотвор — по крайней мере, весьма искушена в ман'тчи и накладываемых им обязательствах, и в щепетильности, с какой ее профессия принимает или не принимает обиды. Жизнь и смерть. Оправдано или нет. И в чем-то она права. В чем-то серьезном.
— Нельзя ли мне прочесть письмо, Брен-чжи? Я, разумеется, ни в коем случае не настаиваю, но это прояснило бы дело.
Он передал ей письмо. Чжейго подошла с ним к окну — отнюдь не потому, подумал Брен, что ей мало света.
— Насколько я понимаю, — сказала она, — вас просят быть очень откровенным с этими людьми, нади. Думаю, я понимаю ход мыслей Табини-айчжи, да простится мне такая дерзость. Если что-то вдруг произойдет с вами, это интервью будет очень полезно для завоевания симпатий народа.
— Если что-то произойдет со мной.
— Не фатальное. Но мы ведь отняли жизнь атеви.
Брен стоял, как громом пораженный, и пытался понять, действительно ли она сказала то, что он услышал. Ох уж эта ее несокрушимая прямота. Не может сообразить, что в ее словах содержится предубеждение. Она думает об атевийской политике. Это ее работа — работа для Табини и для меня.
— Жизнь атеви.
— Мы отняли ее, защищая вашу жизнь, нанд' пайдхи. Сделать это — наш ман'тчи. Но не каждый согласится с таким решением.
Он не смог удержаться:
— А вы, нади?
Чжейго на миг помедлила с ответом. Пока старательно складывала письмо.
— Ради Табини я безусловно согласна. Могу я оставить это письмо в документации, нади?
— Да, — сказал он и выбросил оскорбление из головы. «А чего ты ждал?» — спросил он у себя. И еще он спросил у себя, что же делать без консультации, о чем они могут спросить и что он отважится ответить.
Чжейго взяла письмо и вышла через спальню, по сути так и не ответив на его вопрос.
Чжейго была честна по натуре и вовсе не давала повода усомниться, что действительно будет защищать меня. Но я ведь не об этом спрашивал — вот только она, ясное дело, не могла так подойти к вопросу.
Я оттолкнул от себя Банитчи, а теперь оскорбил Чжейго. Весь день промах за промахом.
— Чжейго! — крикнул он ей вслед. — Так вы едете в аэропорт?
Манеры атеви не позволяют, среди прочего, кричать в разговоре. Чжейго вернулась, чтобы ответить:
— Если вам угодно. Но то, что я прочитала в письме, дает мне мало оснований задержать прибытие этих людей, нанд' пайдхи. Я могу только проинформировать Банитчи о ваших пожеланиях. Не вижу, что еще я могу сделать.
Все, возможности исчерпаны. Брен поклонился — коротко, устало.
— Насчет того, что я сказал… Я устал, нади, и потому не очень удачно выражаю свои мысли.
— Я не обиделась, Брен-чжи. Я имела в виду мнение людей недостаточно информированных. Следует ли мне попробовать связаться с Банитчи?
— Нет, — ответил он, мысленно махнув на все рукой. — Нет. Я поговорю с ними. Только передайте Табини от моего имени, что он поставил меня в положение, которое может стоить мне работы.
— Я это обязательно передам, — сказала Чжейго.
А когда Чжейго так говорит, ей можно верить.
— Благодарю вас, нади, — сказал он, Чжейго поклонилась и ушла через спальню.
Он пошел следом, взяв с собой рекламу курортов и каталог яхт — решил полистать в ванне.
Прощай, долгая ванна. Брен позвонил Джинане, чтобы известить его об изменении планов, снял пальто, оставил в спальне, проковылял по коридору до ванной и бросил пыльную, заляпанную слюной и пеной одежду в корзину для грязного белья.
Вода была горячая, покрытая пенной шапкой трав, Брен бы с удовольствием провалялся в ней хоть полдня, лишь бы Джинана добавлял горячей воды. Он утопил каталог яхт, потому что задремал — просто рука опустилась, каталог вымок… Здорово, оказывается, устал, руки-ноги как чужие…
Но, конечно же, заявился Тано, доложил, что у портика остановился фургончик, это люди с телевидения, а с ними Банитчи, и они собираются расположиться внизу. Не пожелает ли пайдхи одеться?
Пайдхи пожелал бы лучше утонуть, чем напяливать на физиономию придворную официальность, а на тело — это проклятое приталенное пальто, но у Табини-айчжи на этот счет были другие планы.
Брен не захватил с собой заметок по проблеме транспорта — а сейчас подумал, что стоило бы. Вопрос следовал за вопросом, хорошо хоть охватило онемение — в том месте, где он контактировал со стулом, и в пустом желудке, негодующем по случаю пропущенного ленча.
— Что, — спрашивал интервьюер, — определяет темпы передачи информации? Разве не правда, что все эти системы существуют на Мосфейре?
— Многие — да.
— А что нет?
— Мы мало пользуемся железными дорогами. Местные авиалинии проще. Перепады высот на острове делают для нас авиацию более практичной.
— Но двести лет назад вы не представили ее нам как возможный вариант для выбора.
— Мы боялись нападения.
— Значит, имеют место и другие соображения, а не только охрана окружающей среды.
Резкий и умный интервьюер. И кто-то уполномочил его задавать вопросы, которые могут и не попасть в передачу, — а впрочем, могут и попасть. Табини имеет доверие к этому человеку и послал его.
— В то время существовал также риск, — заговорил Брен, — вызвать проблемы среди атеви. К моменту Высадки у вас были железные дороги — ну, почти что были. Если бы мы немедленно отдали Шечидану средства путешествовать по воздуху, это могло спровоцировать волнения в соседних Ассоциациях. Не все поверили бы, что Барчида-айчжи поделится с соседями такой техникой. А усовершенствованные паровозы были в этом смысле куда менее опасны. Мы могли бы передать вам сведения о ракетах. Мы могли сказать уже на самых первых переговорах — вот вам формула динамита. И, может быть, безответственные люди стали бы сбрасывать взрывчатку на города друг друга. Мы только что пережили войну. Мы не хотели предоставлять оружие для новой войны. Мы сами тоже могли бы построить самолеты и сбрасывать с них взрывчатые вещества. Но мы этого не хотели.
— Разумный подход, — сказал интервьюер.
Брен надеялся, что это так. Он надеялся, что и атеви так подумают.
— Мы никогда не хотели войны, — продолжал он. — На этой планете мы оказались не по своей воле — у нас просто не было другого выхода. Мы причинили вред, которого не желали и не собирались причинять. И то, чего требует от нас Договор, представляется справедливым возмещением.
— Существуют ли ограничения на то, что вы передадите нам?
Брен покачал головой:
— Нет.
— А как же шоссе?
