Тогда она встала и, не спуская с него глаз, подошла к тому месту, где лежал ее плащ и остальные вещи.
— Оседлай мою лошадь, — приказала она.
Он осторожно подошел к лошади, чувствуя постоянное присутствие оружия за своей спиной, и сделал все, о чем она просила. Моргейн продолжала внимательно наблюдать за ним, даже когда садилась в седло.
Затем она повернулась в ту сторону, где стоял черный конь. И Вейни мгновенно прочитал ее мысли: она хотела убить лошадь, чтобы оставить его без средств передвижения, поскольку Закон не разрешал ей убить илина.
Он рванулся вперед и встал между ними, глядя вверх с неимоверным ужасом. Это было бесчестно — отделываться от человека таким путем, убивая его лошадь и фактически обрекая этим на смерть. В какой-то момент он поймал ее взгляд, испугавший его своей дикостью, как будто она была готова расправиться и с лошадью и с ним.
Но вдруг она резко повернула голову Сиптаха к северу и быстро поскакала вперед, не оборачиваясь.
Некоторое время он пристально смотрел ей вслед, ошеломленный, полагая, что она сошла с ума.
Он и сам уже был на грани этого.
Он медленно собрал свои вещи, привязал багаж к седлу, проверил сбрую и вскочил на лошадь. Черный уже знал, что должен догонять серого, поэтому его можно было и не подгонять. Он поскакал вниз по холму, делая широкий круг, чтобы было легче пойти на очередной подъем и догнать серого.
Он все еще ожидал удара стрелы или молнии, который сбросит его с седла или повалит его лошадь. Наконец Моргейн повернулась и увидела, что он ее догоняет. Но она не препятствовала этому, а напротив, чуть попридержала Сиптаха.
— Ты похож на дурака, — сказала она, когда они наконец уже поравнялись и скакали рядом, и выглядела при этом так, как будто собиралась заплакать, но у нее хватило выдержки. Убрав оружие на пояс, под плащ, она взглянула на Вейни и покачала головой. — Ты действительно самый типичный представитель людей из земли Карш. Больше никто не может иметь столько дурацкой гордости. Зри, должно быть, уже сбежал бы, если был бы даже более храбр, чем мы когда-то. Но на самом деле мы не такие смелые, и мы лишь просто вынуждены играть в эти игры с Вратами, пересиливая свой страх. При этом мы очень многое можем потерять, если будем допускать такую роскошь, как добродетель и бесстрашие. Но я все равно завидую тебе, я позавидую любому, кто может позволить себе такой широкий жест, как пренебрежение жизнью.
По своему природному простодушию он чувствовал, что она хотела просто напугать его. Но теперь на него трудно было воздействовать чем бы то ни было: будь то ее настроение или недоверие. И словно в подтверждение своих ощущений, он произнес ломающимся голосом:
— Меня очень легко ввести в заблуждение, лио, гораздо легче, чем это делаешь ты. Любой их твоих самых простых трюков удивляет меня, но ни один из них уже не пугает.
И, как обычно, она промолчала.
Иногда ему казалось, что она смотрела на него очень неприязненно и атмосфера между ними источала яд. Уходи прочь, казалось, говорил ее взгляд. Уходи прочь, и я не буду тебя удерживать. Но он не хотел оставлять ее, понимая, что на самом деле ей очень трудно и она нуждается в нем. Нарушить раз данную клятву было не сложным делом, но нарушить клятву тогда, когда эта женщина не могла самостоятельно позаботиться о себе, было тяжелым делом. В ее характере было нечто, что убеждало его в том, что она была очень далека от восприятия истинных причин происходящих событий. Поэтому и не всегда могла понять то упорство, с которым он продолжал сопровождать ее, несмотря на все неудобства своего положения.
Рассвет постепенно перерастал в холодное тусклое утро. С севера накатывались низкие тяжелые облака.
Под их покровом они оказались над крутым склоном, откуда была видна раскинувшаяся между разбегающимися в обе стороны холмами долина Айрен. Она была очень широкой и ласкала взор своим слегка вогнутым в самом центре пространством. Когда они остановились на краю этой огромной чаши, Вейни все еще не был уверен, что это и есть то самое место. Но потом он увидел, что с другой стороны этого гигантского углубления находится геометрически правильный конус Иврел. Центральная же часть этой чаши напоминала бесплодную пустыню. Они все еще были слишком далеко, чтобы рассмотреть как следует все детали, включая и Камень в центральной ее части. Но он догадывался, что этот мрачный символ находится именно в центре этого таинственного места.
Тем временем Моргейн уже спешилась и отвязывала Подменыш от седла, из чего он заключил, что эта остановка может быть долгой. Он последовал ее примеру и тоже соскочил с седла. Тем временем она повернулась и пошла вдоль долины, и он не думал, что ему следовало сопровождать ее. Поэтому он уселся на выступ скалы и стал ждать, всматриваясь в раскинувшееся перед ним пространство. В его голове вновь возникали картины, где тысячи всадников неслись по долине серым весенним утром, которое затягивало долину туманом, а люди и лошади двигались подобно призракам в туманной мгле, и ветер, сильный ветер, как она говорила, втягивал туман, словно дым в дымоход.
Но в это утро над долиной висели низкие облака, светило зимнее солнце, а внизу были отчетливо видны трава и деревья. Прошедшая сотня лет залечила все шрамы, которые когда-то были оставлены здесь, и теперь никто не мог даже предположить что за трагедия здесь разыгралась.
Моргейн все еще не возвращалась. Он ждал уже долго, и его охватило беспокойство. Наконец он решительно поднялся и пошел в ее сторону по гребню холма. Он вздохнул с облегчением, когда через некоторое время нашел ее там. Она стояла на холме и неподвижно смотрела на долину. Какое-то время он не отваживался приблизиться к ней, но потом решил, что должен это сделать, потому что долина Айрен не то место, где можно позволить находиться одному: здесь могут быть и дикие звери, и не менее дикие люди.
— Лио, — позвал он ее и начал приближаться. Тогда она повернулась и пошла ему навстречу, и уже вместе они вернулись туда, где оставили лошадей. Там она вновь привязала меч к седлу Сиптаха, взяла в руки повод и замерла, глядя на долину.
— Вейни, — сказала она, — Вейни, я устала.
— Госпожа? — спросил он, и первая его мысль была о том, что она хочет остановиться здесь надолго, а ему не хотелось сейчас даже думать об этом. Но когда она взглянула на него, то он понял, что она говорила совсем о другой усталости.
— Я боюсь, — обратилась она к нему. — Я осталась одна, Вейни. И у меня нет больше ни благородства, ни жизненных сил. Вот здесь, — она протянула руку в направлении долины, — вот здесь я оставила их и поскакала дальше, по краю склона, — она указала в направлении скалы, густо поросшей деревьями, — и вон с того дальнего места я наблюдала гибель армии. Когда-то я и мои товарищи составляли сотню самых сильных и отчаянных людей, но с годами нас становилось все меньше и меньше, и вот теперь я осталась совсем одна. Я начинаю понимать тех, кого называют кваджлинами. Когда необходимо сохранить свою жизнь, то человек оказывается на грани своих возможностей, теряет и честь и мужество, подчиняясь только одному инстинкту — необходимости выживания.
Тогда он неожиданно начал понимать страхи, охватившие ее. Он почувствовал в ней что-то сходное с Лиллом, когда тот тоже хотел что-то получить от него. Он больше не хотел слушать ее откровения, от которых возникал лишь устрашающий кошмар, от того, что правда сталкивала его с невообразимыми вещами, смысл которых все время ускользал от него или попросту был закрыт.
— Я могла тебя убить, — сказала она, — просто из-за паники. Меня очень легко напугать, теперь ты видишь это, и к тому же я бываю не очень-то рассудительна и склонна к риску. Но единственный мой безнравственный поступок заключается в том, что я по-прежнему верю тебе, после того как пыталась лишить тебя жизни. Как видишь, у меня совсем не осталось такой роскоши, как добродетель.
— Я не совсем понимаю тебя, — сказал он.
— Я надеюсь, что это и к лучшему.
— Что же ты в таком случае хочешь от меня?
— Чтобы ты и дальше придерживался своей клятвы.
Она вскочила в седло, подождала, когда запрыгнет он, и затем поскакала, намереваясь объехать долину
