за алчность, но сейчас он выступал в роли просителя; у них было то, что ему было нужно, и только они могли дать ему это. Их ненависть окружала Ньюна, как загрязненный воздух города. Ньюн накинул вуаль задолго до того, как вошел в город. Он делал так, когда в последний раз, еще будучи молодым кел'еном, приходил в город. И он тогда не знал, как поведут себя регулы по отношению к мри. Но теперь он был взрослым. Он не отводил взора от надменных взглядов регулов и большинство из них не выдерживало его взгляда и отводили глаза в сторону. Некоторые постарше и посмелее, шипели ему вслед оскорбления и угрозы, но он не обращал на них внимания. Он ведь мри, а не регул.
Он знал, куда идти. Он знал, где находится вход в Ном, выходивший фасадом на большую площадь, служившую центром города. Фасад его был обращен к восходу солнца, как это было принято у регулов. Ньюн помнил все с той поры, когда он был здесь с отцом, который хотел получить здесь службу. Однако Ньюн не был внутри здания. Теперь он подошел к двери, возле которой ждал отца в прошлый раз, и часовой в вестибюле, молодой регул, вскочил, увидев его.
— Убирайся, — сказал он ровным голосом. Но Ньюн не обратил на него внимания и прошел мимо в главное фойе, где чуть не задохнулся от жары и запаха мускуса. Он очутился в большом зале, окруженный со всех сторон дверями с табличками, на которых были надписи. Ему вдруг стало нехорошо от жары и запахов, и он стоял в растерянности посреди зала, так как ему теперь нужно было прочесть надписи, чтобы знать, куда идти, а он не умел читать.
Часовой регул из вестибюля застал его в этом смятении, быстро приблизившись короткими шаркающими шагами. Регул потемнел от гнева или от жары, и тяжело дышал. Его охватила ярость.
— Убирайся, — зло повторил он. — По договору и законам тебе здесь делать нечего.
— Я хочу поговорить с взрослыми регулами, — сказал Ньюн. Он знал, что по законам регулов ни один юноша не может принять самостоятельное решение. — Передай им, что с ними хочет переговорить кел'ен.
Регул шумно выдохнул через ноздри.
— Тогда иди за мной, — сказал он, бросив на Ньюна негодующий взгляд. Круглые глаза его были белыми, испещренными красными жилками. Это был (регулы сами не могли определить свой пол до наступления зрелости) самый обычный регул — приземистая фигура; тело, даже стоя, почти касается пола. Это был молодой регул, даже слишком молодой для такой чести — стоять у дверей Нома. Он пока еще держался прямо. Тонкие коричневые, с металлическим блеском кости просвечивали сквозь кожу. Ньюн шел за ним, наблюдая его катящуюся походку. — Я — Хада Сураг-ги, — сказал он, — секретарь, охранник у дверей. А ты, вероятно, из Дома Интель.
Ньюн просто не стал отвечать на грубую дерзость ци'мри, который назвал госпожу по имени с такой оскорбительной фамильярностью. У регулов взрослые очень почитались и носили высокие титулы, так что в этой фамильярности чувствовалось рассчитанное оскорбление. И Ньюн запомнил это до следующего свидания с регулом. Если оно произойдет, то Хада Сураг-ги получит то, что заслужил.
Вдоль стен были проложены сверкающие рельсы, и мимо идущих промчалась машина с такой скоростью, что они не успели рассмотреть ее. Рельсы были повсюду, и по ним в разные стороны мчались машины. Ньюн едва сдержался, чтобы не выдать своего изумления.
Он не поблагодарил юношу, который показал ему дверь, куда следовало войти. Ньюн вошел и очутился в комнате, где за металлическим столом сидел другой регул, более взрослый. Ньюн просто повернулся к юноше спиной, когда тот стал ему ненужным, и услышал, как тот вышел из комнаты.
Чиновник откинулся от стола, переместив свое тело в самодвижущемся кресле. Ньюн слышал, что регулы используют подобные сверкающие сталью устройства для того, чтобы передвигаться, не поднимаясь на ноги.
— Ты нам известен, — сказал регул. — Ты Ньюн, с Холмов. Твои старшие связались с нами. Тебе приказано немедленно вернуться.
Кровь бросилась в лицо Ньюну. Конечно, они предупредили его, связались с регулами. Он даже не подумал о такой возможности.
— Это не имеет значения, — сказал он подчеркнуто официально. — Я хотел бы служить на ваших кораблях. Я покинул свой эдун.
Коричневая туша регула сложилась в гармошку и снова расправилась. Затем он вздохнул и посмотрел на Ньюна маленькими прищуренными глазками.
— Мы слышим, что ты говоришь, — сказал он. — Но наш договор с твоим народом не позволяет нам принять тебя без разрешения твоих старших. Пожалуйста, вернись обратно. Мы не хотим ссориться с твоими старшими.
— У вас есть главный? — хрипло спросил Ньюн, теряя терпение и надежду. — Позвольте мне поговорить с кем-нибудь более высокого ранга.
— Ты хочешь видеть Старшего?
— Да.
Регул снова вздохнул, и нажав кнопку, сделал запрос по внутренней связи. Чей-то грубый голос безразличным тоном отказался принять кела. Регул поднял глаза. В них отразилось куда больше радости и удовлетворения, чем сочувствия.
— Ты слышал, — сказал он.
Ньюн повернулся и быстро пошел из кабинета по коридорам, в фойе и проскочил через вестибюль, не обращая внимания на юного Хада Сураг-ги. Он чувствовал, что лицо его горит, что он задыхается в душном пекле Нома, и наконец выскочил на площадь, по которой гулял холодный ветер.
Он шел быстро, словно куда-то спеша, и шел он помимо своей воли. Ему казалось, что каждый регул в городе знает о его позоре и потихоньку смеется над ним. И в этом не было ничего невозможного, поскольку каждый регул всегда старался сунуть нос в чужие дела.
Он не замедлил шага до тех пор, пока не вышел за пределы города и не направился по дамбе в эдун. Теперь он шел медленно и не заботился о том, что кто-то может увидеть или услышать его. Открытое место, по которому он шел, требовало внимательности и осторожности, но он шел, не глядя по сторонам, рискуя навлечь немилость богов и гнев госпожи. Он даже сожалел, что с ним ничего не случилось, и он в конце концов оказался у входа в эдун. Он вошел туда, в эту темную и гулкую глубину. Он был угрюм, поднимаясь по ступеням лестницы в башню Келов. Ньюн толкнул дверь в холл и доложил кел'анту Эддану.
— Я вернулся, — угрюмо проговорил он, не поднимая вуали.
Эддан занимал высокое положение и мог запросто заставить его открыть лицо. Но он хорошо владел собой и сделал вид, что ничего но случилось. «Старик, старик, — не мог не думать Ньюн, — твои сета'ал на лице уже затерялись в морщинах, твои подслеповатые глаза уже смотрят во Мрак. Ты будешь держать меня здесь, пока я не стану таким, как ты. Девять лет, Эддан. И теперь ты заставил меня потерять чувство собственного достоинства. Кем я буду еще через девять лет?'
— Ты вернулся, — повторил Эддан, который был его учителем и все еще придерживался тех отношений, которые существуют между учителем и учеником. — Что из того?
Ньюн аккуратно снял вуаль и устроился, скрестив ноги, на полу, возле теплого бока дуса, спящего в углу. Тот заворочался, что-то заворчал, недовольный тем, что нарушили его сон. — Я хотел уйти.
— Ты огорчил госпожу, — сказал Эддан. — Ты больше не должен ходить в город. Она запретила тебе это.
Он поднял глаза. Гнев закипал в нем.
— Ты привел в замешательство весь Дом. Подумай об этом.
— Подумайте обомне, — крикнул взбешенный Ньюн. Он видел, как от его выкрика Эддан словно окаменел, и с мрачным удовлетворением выкрикивал слова. — Это же дико — держать меня здесь. Я должен что-то совершить в жизни. Что-то свое.
— Да? — В мягком голосе Эддана послышался гнев. — Кто тебе сказал это? Какой-нибудь регул в городе?
Эддан стоял спокойно, засунув руки за пояс, старый мастер ин'ейн; эта поза заставляла содрогнуться любого, кто знал ее смысл: «это вызов, если ты захочешь принять его». Ньюн любил Эддана. Но сейчас его вид пугал юношу, он заставлял вспомнить, что Эддан до сих пор превосходит его в искусстве владения оружием и способен заставить его подчиниться. В этом была разница между ним и старым мастером — тому, кто вызовет гнев Эддана, придется заплатить кровью.
