Все это сплошная ложь, думал Петр, пока они ехали вдоль гребня холма. Саша наверняка смог бы что- нибудь сделать с его сердцем. Эх, если бы он только мог освободить меня от него…
— Но он не может. Оно под хорошей охраной, оно охраняется волшебством, да и я гораздо сильнее его. Но все, что я сказал, абсолютная правда: ты действительно можешь управлять моей дружбой. Пользуйся ей как тебе угодно: для этого вообще не требуется никакого колдовства. Здесь действует лишь естественная природа сердец, когда они находятся долгое время рядом друг с другом. Вот видишь, как я доверяю тебе.
Петр же хотел избавиться от Черневога, Петр хотел помощи. Он чувствовал, что тонет в его мыслях, погружаясь все глубже и глубже. Глядя на окружавшие его деревья, он думал с тоской: «Очень скоро от меня не останется почти ничего. И Саша просто не поверит мне, если мы все-таки найдем его. Он не поверит. Господи, помоги мне, я вот-вот сойду с ума».
— Разумеется, — заметил Черневог, опуская руку на его плечо, — как, вероятно, ты только что сообразил, все точно также может быть и совсем по-другому.
Саша сидел, подобрав под себя ноги, в зеленой тени, около самых ног лошади, которая продолжала стоять на одном месте, будто наслаждаясь теплом от солнечных лучей, падавших ей на спину. Саша чувствовал это, точно так же, как он чувствовал боль в ее ногах и пустом желудке. Очень трудно пройти большой путь, особенно для старой лошади, которая не приспособлена ни к скачкам, ни к лесным дорогам.
В конце концов беспокойство, которое причинял ей пустой желудок, взяло верх, и Хозяюшка начала принюхиваться к росшей прямо перед ней траве с гораздо большим интересом. Главным же образом ей хотелось воды, потому что внутри у нее все горело, что было совсем нечестно по отношению к собственным внутренностям, когда вода была прямо под рукой…
Но теперь, когда она хорошенько подумала об этом, у нее не было никаких причин, чтобы откладывать это, и она направилась к небольшому ручью, который бежал среди камней, и вдоволь напилась. Разумеется, здесь могли быть те разнообразные пугающие ее существа, похожие на привидения, поэтому она настороженно прислушивалась и не спускала глаз со всего окружающего, включая даже свои собственные ноги, и, конечно, со своего ненаглядного хозяина, который по-прежнему сидел под деревом. Саша же продолжал читать ее мысли, словно наблюдая сам себя из такой необычной и недоступной ему точки, и уже не вспоминал больше о том, откуда и куда он направлялся, а просто разглядывал окружавшую их чащу и пробовал вкусную холодную воду.
Весь лес был погружен в тишину. Саша продолжал все так же тщательно вглядываться в широкую перспективу, открывавшуюся ему теперь от самой поверхности ручья, где все еще находились глаза Хозяюшки, и остро вслушиваться во все окружающее, пока, наконец, он не изменил угол зрения и не увидел лошадь, пьющую воду.
Он мысленно пробыл с Хозяюшкой совсем недолго, но уже почувствовал слабость от солнечных лучей. Тень, где он сидел, была достаточно плотной, солнечные лучи вообще не попадали в этот отрезанный ручьем от остального леса укромный уголок, где разросшиеся папоротники едва ли не переросли молоденькие деревца. Здесь он был в безопасности, потому что Хозяюшка была очень тихим существом, она хотела так немного, что от ее желаний в окружавшем их мире не возникало никаких волнений.
Неожиданно она подняла голову, насторожила уши, а он тут же захотел узнать, о чем она подумала. Но Хозяюшка решила, что учуяла всего лишь лису. Лисы были уже знакомы ей. Они обычно прятались в лесной чаще и никогда не беспокоили лошадей.
Саша некоторое время наблюдал за окружающим, размышляя, что бы это обеспокоило лошадь: он подумал, что лиса могла спрятаться от какого-нибудь более опасного зверя. Но Хозяюшка посчитала это всего лишь пустым беспокойством, и решила больше никогда не обращать внимание на лис.
Но все стихло, и Саша решил, в конце концов, что он ошибался.
Однако долго сидеть в таком положении было опасно. Можно было позабыть об всех делах, кроме как попусту беспокоить лошадь. А то, чего доброго, можно было и сойти с ума, замкнувшись здесь друг на друга до тех пор, пока неожиданный дождь не приведет тебя в чувство или вдруг не возникнет какого-то случайного желания, действительно опасного или для лошади или для себя самого.
Любые желанья были опасны с тех пор, как Черневог сосредоточил на нем все свое внимание. Поэтому, чтобы быть недосягаемым для него, он должен был вести себя как можно тише, погрузившись всеми мыслями в себя и в Хозяюшку, пока есть хоть малейшая угроза его жизни. Он старался как можно глубже укрыться в этом, раз уж на то пошло, эгоизме, до тех пор, пока его отсутствие не перерастет в совершеннейшую угрозу для его врагов…
Все это, разумеется, освобождало лишь его, но никак не Петра.
Он встал на колено и попробовал выпрямить затекшую ногу, чтобы растереть ее: он опасался любых ненужных сейчас желаний.
Он заставлял себя думать лишь о самом несущественном и делать лишь самые обыденные вещи. Учись у лошади, говорил он себе. Встань, разбери поклажу, найди какую-нибудь еду. Опасность была, но она была не здесь, и поэтому чем дольше он будет делать и желать самые простые вещи, какие, к примеру, могла бы желать Хозяюшка, они будут недоступны для желаний Черневога. Желания Черневога, сколь бы волшебной силой они не обладали, будут сворачивать в сторону от них. Так, или почти так, можно было в общих чертах описать их опасность, если следовать книге Ууламетса: в естественном мире природа всегда может предоставить вполне разумную лазейку, в которой можно скрыться.
Итак, пришлось думать лишь о самых простых вещах, так понятных даже лошади: об ужине. В конце концов, это было честно, а Хозяюшка очень одобряла любые честные предложения.
Ведь никому же не запрещено пожелать в качестве компенсации за время, проведенное в неподходящей компании, скажем, половину вот этой чудесной колбаски. Саша отломил половинку и очень пожалел о том, что у него нет водки. Сейчас она была как раз в том самом месте, о котором он не хотел и думать, но колбаса была здесь, и это должно было быть просто прекрасно.
Неожиданно появившийся прямо в воздухе ряд острых зубов выхватил половинку прямо из его руки, а потом они исчезли, вместе с колбаской.
— Какой молодец наш Малыш. — Теперь Саше ничего не оставалось, как ему предложить и вторую половину.
Она исчезла неизвестно куда, как и первая.
