От такой возможности Саша почувствовал даже некоторую вину. Более того, он не только не хотел этого, но и никак не мог пожелать спящему даже малейших страданий, и безрассудно старался уменьшить их.
Но как жалость, так и любопытство были слишком опасны.
— Тревога, — проговорил Мисай. — Почему?
— Постоянно вижу его, — сказал Саша. — Думаю о нем… Мисай, почему ты пришел?
— Меня привлек запах березы, — ответил леший, что вероятнее всего и было правдой: Мисай, не больше не меньше, имел лишь намерение увидеть, что с его соседями с тех пор, как растаял снег, было все в порядке. Мисай часто навещал этот лес, а наступившая весна и молодые березы были очень важным моментом в жизни старого лешего, чей лес почти весь погиб. Мисай беспокоился за каждый лист.
И наконец прозвучало:
— До свиданья. — Мисай сказал это совершенно неожиданно, осмотрев все, что хотел увидеть. Затем он до безрассудного быстро, почти вслепую, начал подниматься вверх по мертвому стволу и исчез, производя точно такое же смятение, как и при своем появлении.
Мисай был все-таки чуть-чуть сумасшедшим, это нельзя забывать.
— До свиданья, — сказал вслед ему Саша, размахивая шапкой. Возможно, леший и услышал его.
Затем Саша подхватил свою корзину и крепкую палку, которой рыхлил землю, и двинулся вдоль ручья, чтобы продолжать сажать очередные молоденькие деревья.
— Сегодня я видел Мисая, — сказал он своим друзьям, когда вечером вернулся в дом у реки. И рассказал им, как прекрасно выглядел леший.
Но тем виденьем, которое послал ему Мисай, он с ними не поделился.
Жизнь в лесу налаживалась даже в снежную зиму. В ту пору там появились даже зайцы, первые с того времени, как погиб лес. Петр даже выследил охотящуюся лису, а Ивешка подкармливала полузамерзшую полевую мышь, которой она устроила гнездо из старого тряпья около печки.
Совершенно удивительно было то, что дрова и растопка рядом со старым домом перевозчика всегда были в изобилии. Все поленья были подобраны по размеру, как раз такому, чтобы умещались в печь. Все это приносили лешие, собирая их в мертвом лесу: по ночам можно было видеть их за работой. При лунном свете, сами высокие, как деревья, они вполне и очень легко могли обмануть взгляд любого, кто не привык наблюдать за этими лесными созданьями и за их проделками.
— Мы могли бы построить и баню, — сказал как-то Петр, с шумом поднимаясь на крыльцо. Его лицо горело от мороза, а красивые волосы, выбивавшиеся из-под шапки, были тронуты инеем и выглядели словно кайма из серебряной бахромы. — Нам просто необходима баня. Здесь полно дерева для кровельной дранки…
Туман повис над рекой и над тропинкой, идущей мимо старой переправы, в том самом месте, где, словно призраки, стояли деревья.
Она слышала, как отец звал ее назад, и она понимала, что стоит ей пренебречь его предостережением, как она тут же умрет. Но во сне, который она видела на этот раз, она продолжала идти к берегу, где был человек, укрытый в просторные одежды.
«Почему ты преследуешь меня?» — всякий раз спрашивал он.
И она отвечала, заранее зная, что собиралась сказать:
«Я хочу попросить тебя вернуться…'
Ивешка, вздрогнув, проснулась и продолжала лежать рядом с Петром под горой стеганых одеял, все еще вздрагивая.
— С тобой все в порядке? — спросил тот, поглаживая ее плечо.
— Это всего лишь сон, — сказала она. И дрожала до тех пор, пока он не приласкал ее.
А в соседней комнате находилась книга. Теперь она принадлежала Саше. Саша читал ее, а Ивешке хотелось, чтобы он не делал этого.
Она хотела, чтобы книга сгорела. Но ее нельзя было уничтожить с помощью одного лишь желания.
«Мы должны как можно больше узнать, что именно он хотел, не правда ли?» Так обычно говорил Саша, пытаясь рассеять ее страхи. Здравым умом она понимала, что он абсолютно прав.
Но сегодня ночью она продолжала думать о человеке в тумане, и о молодом человеке, спящем на холодном камне, в окружении заледенелых веток, и белых хлопьях, просеивающихся через сплетенный в кольцо колючий кустарник…
Но вот снег растаял и все зазеленело. Полевая мышь обрела свободу, березовые саженцы покрылись листвой, а трехлетние молодые деревца высоко поднялись прямо поперек старой заброшенной дороги. Они крепко стояли, возвышаясь над берегами, заросшими папоротником и мхом. Старых деревьев, которые когда-то затеняли лес, по сравнению с прошлым годом почти не осталось… Они падали под ветром, но никогда не задевали молодые саженцы, их разбивала молния, но при этом никогда не возникало пожаров, и они почти никогда подолгу не оставались без употребления, если не считать тех случаев, когда они служили убежищем для зайцев или молодых лисиц.
Это были, как говаривали старухи в Воджводе, волшебные леса, где лешие, с вывернутыми ногами, заманивали неосторожных людей, вовлекали их в беду, а то и вызывали преждевременную смерть. Об этих самых страшных лесах с таким же успехом могли судачить и старухи в Киеве. В этих лесах жили колдуны, против которых не отважился выступить даже сам царь со всем своим войском.
Девушка, дочь колдуна, утонула в реке, которая протекала через этот лес, и после такого несчастного конца проводила время под ивой, превратившись в бессердечную русалку, которая выпивала до последней капли все жизненные соки из того, кто оказывался поблизости от этих мест. Она охотилась на заросших лесом берегах… эта девушка, с длинными светлыми волосами…
Вероятно, подобные слухи могли распространиться и еще южнее (поскольку и вокруг таких городов, как Киев, жило достаточно старух с их собственными источниками сплетен и пересудов), и из них следовало,
