Человек знатного происхождения, Козьма получил хорошее образование (в том числе в заграничном Льеже), которое обеспечило ему звание каноника и должность декана капитула собора Святого Вита. Он прожил долгую (предположительно, до восьмидесяти лет) жизнь и сам был свидетелем многих знаменательных событий, которые не преминул описать. Что же касается времени, которое относится к началу чешского престола и которого он не застал, то здесь хронист довольно придирчиво отделяет все, что достойно доверия, от мифического.
Гора Ржип, Чехия
Для Козьмы, как для человека латинской культуры, дохристианская, собственно славянская составляющая чешской истории представляется всего лишь дремучей архаикой, отголоском язычества, и эта позиция была искренней, соответствовала его убеждениям и вовсе не мешала ему с любовью и гордостью писать о своей древней и прекрасной стране и тепло и с симпатией отзываться о ее людях, бережно, по капле, по крупинке собирать и сводить воедино данные о неведомой чешской старине.
Свое повествование Козьма начинает с предания о некоем западнославянском племени, которое примерно на рубеже VII–VIII веков в поисках подходящего места для поселения оказалось в междуречье Влтавы и Огржи, возле небольшой (высотой 456 метров) горы Ржип. Это была живописная долина посреди девственных лесов, обильная цветами и травами, богатая чистой проточной водой.
«Вот, – обратился к соплеменникам их старейшина, – перед вами именно та страна, которую я, как помню, часто обещал вам: никому не подвластная, полная зверей и птиц, меда и молока; воздух приятный для жительства; со всех сторон много воды, изобилующей рыбой. Здесь у вас ни в чем не будет недостатка, и никто не будет вам мешать». Слова вождя встретили одобрение, и он продолжил: «Поскольку в ваших руках будет столь прекрасная и столь большая страна, подумайте, какое дать ей название». И спутники будто бы ответили так: «Разве может быть лучше название для нее, чем имя, которое ты носишь, о, отец? И если твое имя чех, то пусть эта страна будет Чехией». Тронутый и ободренный таким уважением и признанием его заслуг, старейшина поцеловал землю, простер руки к небу и с чувством воскликнул: «Здравствуй, страна обетованная, желанная и искомая! Приюти нас, сохрани невредимыми и помоги умножить наше потомство».
Так красиво и безоблачно в интерпретации Козьмы выглядит прелюдия к чешской истории.
Похоже, что из многих этнически близких славянских племен в пражской котловине нашли пристанище те, кто, согласно преданию, приведенному Козьмой, принял название чехов. С ними соседствовали лучане и лемузы, хорваты и дулебы, литомиржицы и пшоване. Все они вместе фигурируют во франкских хрониках как «богеми».
Жизнь и быт чехов в изображении Козьмы долгое время не были омрачены ни неравенством, ни имущественными раздорами. Люди жили скромно, довольствовались малым, питались желудями и мясом диких животных. Никто из них тогда не говорил «мое» – все было общим, а жилища не нуждались в запорах. Каждую ночь мужчины и женщины вступали в новые брачные узы, что согласовывалось с их нравами и полигамными отношениями. Однако это счастливое и беззаботное, по словам Козьмы Пражского, житье- бытье постепенно ушло в прошлое, потому что соплеменников разъединила вражда из-за собственности. Хронист называет некоего Крока – представителя родовой знати, который выделялся как здравомыслием, так и богатством. У него были власть и сила (дружина), и последнее слово при разрешении возникавших в племени спорных дел оставалось за ним.
Крок представлен столь рассудительным и благородным человеком, что в его реальность как-то не очень веришь. Откровенно сказочными кажутся и три его дочери – умницы-разумницы Кази, Тэтка и Либуше. Последняя младшая, как водится, превосходила старших сестер добродетелями и мудростью, и к тому же обладала даром прорицания. После кончины отца ее избрали судьей, но занять его место во главе соплеменников не дали, ибо на общем сходе постановили: быть князем только мужчине. Либуше уже предвидела такое решение, и она возвестила собравшимся: «Отправляйтесь к реке Билине, найдите деревню Стадице. Там увидите человека, который пашет на двух пестрых волах. Имя ему Пржемысл, что означает «наперед обдумывающий». Ему суждено стать моим супругом и вашим князем. Приведите его сюда».
С лаптями на престол
Когда за ним пришли, Пржемысл не удивился и собрался в путь, не забыв взять с собой лыковые лапти. Он не только сохранял их в течение своего княжения, но и завещал сберечь для потомства, чтобы его преемники не зазнавались, помнили, откуда ведут свой род, и не возносились над простыми людьми.
После прибытия Пржемысла из Стадице далее все было как в сказке: он и Либуше поженились, долго прожили вместе в любви и согласии, и эти годы прошли не как много дней, ясных и ненастных, а как один погожий день. Супруги были опорой друг другу и тем, кто возле них.
Судя по «Пражской хронике», Пржемысл оказался хорошим правителем, и разумные законы и установления, им введенные, распространились ко второй половине VIII века на связанные между собой роды и племена, принявшие его власть.
Согласно пророчеству Либуше, в будущем чехам предстояло построить великий город на реке Влтаве. Она предсказала и его название – Прага, что по-чешски означает «порог». Как поселение Прага была известна еще с дославянских времен, но теперь начиналась ее история как центра княжеской власти, будущей столицы, красы и гордости Чехии.
Допустимо предположить, что дошедшие до нас предания и на этот раз не во всем плод фантазии, и за игрой воображения стоят подлинные события, которые крепко врезались людям в память, передавались из поколения в поколение. При этом факты спрессовались во времени, обросли вымыслами, соединились если не в отрезок длиной в человеческую жизнь, то в цепь реальных историй, которые следовали с промежутком не более полстолетия, хотя на самом деле могли быть отдалены друг от друга гораздо больше.
Вид на крепость Пражский Град. Прага, Чехия
Князь-пахарь Пржемысл – такой же легендарный родоначальник династии, как Рюрик у древних русичей. Он передал престол Незамыслу, а позже прослеживается следующая цепочка правителей: Мнат, Воен, Внислав, Кржесомысл, Неклан, Гостивит. Вероятно, все они фигуры вымышленные, придуманные Козьмой. Он же подобрал им подобающие «смысловые» имена, потому что больше ничего примечательного на их счет ему, видимо, просто не пришло в голову. В вызывающих доверие источниках следующий из Пржемысловцев, кто удостоен внимания, это Боривой или Боржевой (874–879), при котором чешский союз племен на северо-западе с центром в Праге оттеснил на второй план соперничающий с ним зличанский союз на юго-востоке с центром в Либице и одержал над ним верх. Власть Боривоя признали, помимо чехов, лучане, лемузы и лигомержицы.
Подчинение Святополку Моравскому не исключало определенной самостоятельности Чешского княжества. По сути, чехи были не подвластным Великой Моравии народом, а ее союзником в борьбе с экспансией со стороны Германии.
Одно из славных деяний Боривоя – святое крещение. Причем князь предпочел принять христианство из рук архиепископа Мефодия. Это говорит о том, что Боривой отчетливо понимал: латинский крест несет для его народа не меньшую угрозу, чем франкский меч. Выбор в пользу почитаемого в славянском мире православного пастыря, а не немецких миссионеров – весомое доказательство стремления чешского князя проводить независимую политику.
В «Пражской хронике» Козьмы подчеркивается, как велико было значение принятия чехами христианской веры. В его понимании это знаменательное событие, выведшее бывших язычников из состояния первобытной дикости и наставившее их на путь истинный. Не дело, рассуждает автор, когда «один почитает огонь и воду, другой поклоняется рощам, деревьям и камням, а третий приносит жертвы горам и холмам и просит глухих и безмолвных идолов, которых он сам же и создал, защитить его дом».
Обращение Боривоя в христианскую веру предание связывает с пребыванием князя у моравского правителя Сватоплука. Тот, принимая у себя чешских гостей-язычников, будто бы распорядился подать им угощение не на столе, а на полу, как собакам. Первой реакцией Боривоя было примерно наказать обидчика, тем более что он был приглашен к нему не один, а вместе с дружиной. Однако удивление пересилило ярость. Сдержав себя и укротив гнев, князь напрямую спросил хозяина, чем вызваны такое оскорбление и унижение, и тот ответил, что, будучи христианином, не может осквернять себя, сидя за одним столом с
