В ту пору единственным мало-мальски надежным источником дохода для семейства дю Плесси оставалась фамильная должность епископов Люсонских, дарованная Генрихом III. Епархия располагалась неподалеку от порта Ля Рошели, сыгравшего немалую роль в карьере будущего кардинала Ришелье. После того как средний брат, которому прочили епархию, отказался от нее и ушел в монастырь, семья настояла, чтобы на кормушку сел младший, Арман-Жан. Однако ему шел всего лишь 21-й год – в столь несолидном возрасте в духовный сан тогда не посвящали. Пришлось соискателю отправиться в Рим – выпрашивать папское разрешение.
Там будущий великий интриган провел первую в жизни интригу: сначала скрыл от папы свой истинный возраст, а затем ему же и покаялся. Хваткость и мудрость не по годам произвели впечатление на главу Ватикана, и тот благословил новоиспеченного Люсонского епископа, принявшего фамилию Ришелье. Вопреки ожиданиям епархия ему досталась хилая, основательно разоренная за годы религиозных войн, однако молодой честолюбец в полной мере воспользовался новой должностью на другом поприще: сан епископа открыл для него дорогу ко двору.
Царствовавший тогда король Генрих IV, сам будучи натурой яркой и сильной, открыто благоволил таким же личностям, а не безликим придворным лизоблюдам. Он заметил образованного, умного и красноречивого провинциального священника и приблизил его к себе, называя не иначе, как «мой епископ». Чем вызвал понятную ревность других искателей фортуны: в результате их интриг стремительно начавшаяся придворная карьера Ришелье в одночасье и закончилась. Ему пришлось несолоно хлебавши вернуться в свою епархию и ждать лучших времен.
Впрочем, впадать в уныние он не собирался. Епископ Люсонский активно занялся самообразованием (дочитавшись до того, что потом всю жизнь мучился от головных болей) и реформами – пока на уровне епархии. Кроме того, ему пришлось неоднократно выступать посредником в конфликтах между центральной властью и региональными: после убийства Генриха IV католиком-фанатиком и установления регентства королевы-матери Марии Медичи страна погрузилась в хаос и междоусобицу. Наведение порядка в монастырском хозяйстве и дипломатический талант Ришелье не прошли незамеченными: в 1614 году местное духовенство выбрало его своим представителем в Генеральных штатах. По-современному говоря – сенатором.
Традиция сбора Генеральных штатов, совещательного органа при короле с представительством трех сословий (духовного, дворянского и буржуазного), шла со времен средневековья. Короли редко и неохотно снисходили до выслушивания мнения своих подданных (следующие Генеральные штаты, к примеру, собрались только 175 лет спустя), и Ришелье не упустил редкого шанса вновь сделать карьеру при дворе.
На красноречивого, умного и жесткого политика, при этом умевшего найти компромисс, обратил внимание молодой Людовик XIII. Однако в отличие от своего отца новый король Франции был человеком слабохарактерным и недалеким, чего не скажешь о его матери Марии Медичи и ее окружении. В ту пору страной фактически правила придворная «семья», в которую входили как родовитые аристократы, так и выскочки-фавориты королевы-матери. Семья была внутренне расколота, и королеве нужен был умный, хитрый и в меру циничный помощник. С ее помощью Ришелье быстро продвинули на стратегически важное место: он стал духовником молодой супруги короля, австрийской принцессы Анны, после чего автоматически был введен в королевский совет – тогдашнее французское правительство.
На этом этапе карьеры начинающий политик совершил свой первый значительный просчет: поставил не на ту лошадку. Ришелье решил заручиться поддержкой еще и всесильного фаворита королевы-матери – маршала Д'Анкра. Однако этот выбивший себе маршальский жезл итальянский авантюрист Кончино Кончини был типичным временщиком и рассматривал государственную казну как личный кошелек. Что в итоге стоило ему жизни: в 1617 году придворные-заговорщики закололи ненавистного «итальяшку» в покоях Лувра. После чего начали планомерно отодвигать от властной кормушки сторонников фаворита, среди которых был и Ришелье. Его выпроводили сначала в Люсон, а затем отправили еще дальше – в Авиньон, где незадачливый царедворец нашел успокоение в сочинении литературных и богословских книг.
Равноудаленные феодалы
Впрочем, и это затворничество вышло недолгим. В отсутствие Ришелье слабостью и безволием короля воспользовались его ближайшие родственники – принцы крови, поднявшие фактически бунт против монарха. Партию дворцовой оппозиции возглавила мстительная Мария Медичи, жаждавшая крови за убитого любовника. Чтобы умиротворить матушку, демонстративно покинувшую Париж и присоединившуюся к мятежникам, королю вновь пришлось прибегнуть к дипломатическому таланту Ришелье. Тот смог достичь перемирия, и вернувшаяся в столицу королева-мать настояла на том, чтобы ее сын сделал опального епископа кардиналом.
В сентябре 1622 года Ришелье сменил бело-золотую митру на красную кардинальскую шапку. Теперь перед новоиспеченным главой французского духовенства впервые реально замаячила заветная цель – пост первого министра. Не прошло и двух лет, как мечта Ришелье сбылась: король сделал его вторым человеком в государстве.
При слабом монархе он получил фактически полную и неограниченную власть над страной. В отличие от многих правителей, Ришелье воспользовался этой властью в первую очередь в интересах государства, а уж затем – в собственных. Брал из монарших рук и деньги, и земли, и титулы. Но всегда главным в жизни для Ришелье оставалась власть, ей он подчинил свой темперамент, характер, личные вкусы и пристрастия.
Первоочередной опасностью для страны (и для себя лично) Ришелье закономерно посчитал погрязший в интригах двор. Первые шаги нового фактического правителя королевства по укреплению власти правителя легитимного – короля – вызвали резкое противодействие со стороны знати. Среди врагов Ришелье оказались ближайшие родственники короля: брат Гастон Орлеанский, супруга Анна Австрийская и даже Мария Медичи, успевшая пожалеть о том, что возвела наверх не ручного фаворита, а сильного политика- государственника. Да и сам король тяготился чисто декоративными функциями, оставленными ему первым министром, и втайне желал его падения. Ришелье же видел государственную власть исключительно единоличной (формально – королевской, а по сути – своей собственной) и для укрепления ее вертикали начал решительно удалять всех претендентов: кого в ссылку, а кого и на тот свет.
Второй способ был надежнее, однако для казни приближенных короля, тем более его родственников, требовалось доказать их участие в заговорах против него – или хотя бы убедить его в наличии таких заговоров. Поэтому Ришелье за свое 18-летнее правление раскрыл их больше, чем все его предшественники.
В это легко поверить, если принять во внимание, какого небывалого расцвета достигли при кардинале сыск, доносительство, шпионаж, фабрикация судебных дел, провокации и т. п. Особенно отличился на этом поприще глава секретной службы Ришелье – его ближайший советник, монах ордена капуцинов отец Жозеф.
Ему мы обязаны устойчивыми словосочетаниями «серый кардинал» (самого Ришелье прозвали «красным кардиналом») и «черный кабинет» (так назывались специальные секретные покои в Лувре, где перлюстрировалась почта). А самому первому министру – не менее знаменитым афоризмом: «Дайте мне шесть строк, написанных рукой самого честного человека, и я отыщу в них повод отправить автора на виселицу».
Первым плеяду знатных заговорщиков, взошедших на плаху, открыл несчастный граф де Шале, которому солдат-доброволец (штатного палача похитили друзья осужденного) смог отрубить голову лишь с десятого удара. А закончил кровавый список жертв любимец короля маркиз де Сен-Мар, заговор которого, реальный или мнимый, бдительный первый министр раскрыл за несколько недель до собственной кончины.
Кроме придворной знати, Ришелье жестоко подавлял провинциальную дворянскую вольницу, разгулявшуюся по стране еще в годы регентства. Именно при нем начали планомерно разрушать укрепленные замки феодалов. В провинциях были учреждены должности полномочных представителей короля – интендантов, наделенных судебно-полицейской, финансовой и отчасти военной властью. Высшим городским судебным властям (парламентам) запрещалось подвергать сомнению конституционность королевского законодательства. Наконец, как помнят читатели Дюма, Ришелье решительно запретил дуэли, считая, что дворянство должно отдавать жизни за короля на полях сражений, а не в бессмысленных стычках по пустяковым поводам.
