колебались, они были разными в зависимости от отношения Сталина к этому человеку, от места этого лица в планах вождя. Они, эти параметры, в конце концов зависели от ситуации в стране и в мире. В 1937—
1940 гг. Локтионов Сталину был нужен, а в 1941 году, видимо, такая нужда в нем отпала. Почему? Ответ на этот вопрос нам и предстоит найти. Самого же Локтионова, разумеется, с показаниями на него в полном объеме не знакомили, хотя об отдельных из них он знал еще до своего ареста и давал по ним необходимые объяснения в соответствующих органах ВКП(б), НКО и НКВД.
О чем еще, помимо признаний Самойлова, показывали недавние сослуживцы Локтионова? Например, бригадный комиссар Киверцев заявил на допросе, что ему уже в 1931 году было известно о принадлежности Локтионова к контрреволюционной организации в Красной Армии. «...В апреле или мае 1931 года, будучи в Витебске на корпусной военной игре, я и комдив Клочко были приглашены Локтионовым вечером в гости. Локтионов нам рассказал, что он вступил в контрреволюционную организацию, будучи командиром в Белорусской дивизии в Минске еще в 1927—1928 гг.
...В начале 1933 года я был назначен помполитом 4-го стрелкового корпуса, командиром которого продолжал состоять Локтионов. Прибыв в Витебск, я был информирован Локтионовым о контрреволюционной группе, имеющейся в штабе корпуса: Локтионов указал, что начальник штаба корпуса Соколов-Страхов являлся участником организации и был завербован еще во время его работы в штабе РККА...»
Комкор Грибов, долгие годы командовавший в БВО 5-м стрелковым корпусом, также хорошо знал Локтионова. На допросе 17 марта 1938 года он показал, что в 1928 году, в связи с активизацией антисоветской работы со стороны группы «Рыкова, Бухарина и Томского указанные мною выше группировки начали вести в армии более организованную и активную контрреволюционную работу. Егоров, будучи еще командующим Белорусским военным округом, образовал в 1929 году антисоветскую группу, в состав которой вошли:...Локтионов и я— Грибов...»2
Приведя в постановлении на арест Локтионова показания А.Ю. Киверцева, следственные работники НКГБ Кобулов, Влодзимирский и Родос почему-то «забыли» указать при этом, что тот еще в процессе следствия в 1938 году от всех своих показаний об антисоветской деятельности решительно отказался как от ложных и данных им по принуждению. Что же касается показаний комдива Н.Я. Котова о критике Локтионовым армейских порядков, то на конкретный вопрос следователя: «Являлся ли Локтионов участником контрреволюционного военного заговора?», тот ответил фактически отрицательно: «Дать прямой ответ на этот вопрос у меня нет оснований»3.
Анализ дела по обвинению комкора С.Е. Грибова показывает, что в ходе следствия он был допрошен только один раз в 1938 году (реально допросов, безусловно, было больше, но их протоколов в деле не имеется). Заведомо ложные показания от Грибова были получены не только на Локтионова, но и на ряд других лиц, некоторые из которых вообще не привлекались к ответственности и впоследствии стали выдающимися военачальниками СССР (Маршалы Советского Союза И.С. Конев, В.Д. Соколовский).
Итак, мертвый хватает живого! В 1941 году сработала мина замедленного действия, заложенная еще в 1937—1938 годах (показания Самойлова, Киверцева, Грибова и др.). Мучители Локтионова капитан (затем майор) Родос — помощник начальника следственной части Наркомата госбезопасности, и лейтенант Райцес — старший следователь той же части, «накопали» их в старых следственных делах. А чего они добивались от новичков — арестантов набора 1941 года: Ванникова, Шевченко и других? Обратившись к материалам их следственных дел, можно легко убедиться, что «почерк» у следователей 1941 года остался таким же, что и у их коллег в 1937—1938 гг. А выбивали у них Родос с Влодзимирским всего-навсего самую «малость» — самооговора, признания своих вредительских действий по снижению боевой мощи Красной Армии. О методах ведения следствия Родосом в предвоенные годы подробно рассказала врач — начальник санчасти Лефортовской тюрьмы
А.А. Розенблюм. Страшно читать эти строки, просто не верится, что так изуверски мог истязать несчастных и бесправных людей считающий себя нормальным человек, имеющий детей и воспитывающий их в духе доброты, честности, порядочности и уважения к закону.
Начальник научно-испытательного полигона ВВС Г.М. Шевченко на допросе 2—3 июня 1941 года привел несколько примеров «вредительской» работы Локтионова: «...Локтионов совместно с Ванниковым и Сакриером способствовали запуску в серийное производство пулемета «Ультрашкас» с заведомо заниженными Сакриером боевыми качествами...» В свою очередь Сакриер показал, что Локтионов способствовал его вредительской работе по срыву вооружения ВВС Красной Армии. При этом оба они (Шевченко и Сакриер) ссылаются на слова Ванникова. Бывший нарком вооружения на допросе 12—13 июня 1941года, назвав в числе других вредителей и Локтионова, при этом, однако, заявил, что прямой связи он с Локтионовым не имел: «...Знаю, что в 1938 году он был озлоблен против руководителей партии за указания по поводу серьезных промахов и недостатков в работе Главного Управления ВВС Красной армии, начальником которого он в то время являлся...»4
Все вышесказанное нашло соответствующее отражение в обвинительном заключении, составленном в октябре 1941 года. Таким образом, через четыре месяца после ареста следствие уже подвело Локтионова к суду. Учитывая крайне тяжелые условия начавшейся войны, крупные неудачи Красной Армии на фронтах, которые обязательно надо было на кого-то «списать», а также всеобщую атмосферу шпиономании в стране, в этом документе появилось несколько положений и на этот счет. В подобных условиях не обвинить Локтионова в шпионаже в пользу Германии было бы для следователей непростительной ошибкой. Поэтому и появляется вот такой вывод: «Локтионов был осведомлен, что заговорщическая организация по заданиям германской разведки проводит вражескую работу, подготавливая поражение СССР».
В чем еще, кроме запуска в серийное производство пулемета «Ультрашкас», выражалось вредительство со стороны Локтионова? И такие факты были названы: срыв строительства аэродромов с новейшим оборудованием, торможение испытания самолетов, а также их стрелкового и бомбардировочного вооружения. Как видим, здесь нет никакой конкретики, а только лишь общие, ни к чему не привязанные формулировки.
В обвинительном заключении говорится, что Локтионов виновным себя признал. Да, его вынудили это сделать путем нечеловеческого обращения с ним, о чем он свидетельствует в своем заявлении от 16 июля 1941 года на имя Л.П. Берии: «...Я подвергаюсь огромным физическим и моральным испытаниям. От нарисованной перспективы следствием у меня стынет кровь в жилах. Умереть, зная, что ты не был врагом, меня приводит в отчаяние»5.
Такое заявление, затрагивающее честь мундира органов госбезопасности, этот мужественный и в то же время отчаянный поступок Локтионова, сделанный им на пределе своих физических и душевных сил, не мог остаться безнаказанным. И его снова и снова подвергают испытаниям — один за другим следуют допросы и очные ставки. Прошло полмесяца и 1 августа от Локтионова на имя того же Берии поступило новое заявление, совершенно иного содержания, нежели июльское. В нем он признает себя заговорщиком и просит дать ему возможность искупить свою вину6.
Если кратко, то хроника следствия по делу Локтионова выглядит следующим образом: арест (в ночь с 19 на 20 июня 1941 года); ЗОиюня —допрос (вину не признал). 9 июля — предъявление обвинения по ст.ст. 58—1 «б» и 58—11 УК РСФСР; 9 июля — допрос (вину не признал); 15 июля — очная ставка с К.А. Мерецковым (Мерецков обвиняет Локтионова, но тот вину не признает); 16 июля — заявление на имя наркома внутренних дел СССР Л.П. Берии (вину отрицает); 27 июля — очная ставка с А.А. Левиным, бывшим его помощником по ВУЗам ВВС (вину не признал); 1 августа — заявление на имя Л.П. Берии с признанием своего участия в антисоветском военном заговоре и просьбой дать возможность искупить вину;
5, 6 и 10 августа, 29 сентября —допросы с признанием своей виновности; 17 октября — подготовлено обвинительное заключение (составлено Влодзимирским).
Из материалов дела можно получить некоторое представление о том, как протекала неравная борьба между следователями и их подопечным. В этом сражении были с обеих сторон как победы, так и поражения. Несмотря на различия правовых полей (а фактически абсолютное бесправие подследственного), несмотря на неравный запас физических сил у сторон, тем не менее и у Локтионова в этой битве были победы: над своим ставшим непослушным телом, не желающим подвергаться избиениям на очередном допросе, над чувством страха перед физической болью. Радость от того, что удалось вовремя найти убедительный аргумент на домыслы следователя. Удовлетворение от того, что смог укрепить слабеющую волю и
