других видных военачальников Красной Армии. Удивительная эта «слепота». И начинает отчетливо казаться, что это не слова Ушакова, а редактора текста его собственноручных показаний. А ведь только что он подтвердил факты незаконного ареста граждан, пусть даже и в отдельных случаях.
Ушаков, достаточно подробно описывая сцены выбивания из него ложных показаний, ни слова не говорит о том, как это же самое делал он. Например, как в день процесса по делу военного заговора в РККА «добился» от Тухачевского показаний на комкора
С.К. Тимошенко. Более того, он тут же, через несколько страниц, хвастливо упоминает о факте «разоблачения» им, как агентов иностранных разведок, армейского комиссара 2-го ранга Л.Н. Аронштама и коринженера Я.М. Фишмана. И опять, в который уже раз,
Ушаков говорит, как об искомом результате, о факте признания подследственными обвинения, не раскрывая, каким образом он этого добивался — ведь у других следователей они не признавались, а у него вот дали нужные показания.
«Между прочим, я указал, что допрошенные Карелиным и Ронером арестованные Аронштам и Фишман почти ничего не сказали, тогда как первый из них должен быть польским шпионом, а второй — итальянским шпионом (в НКВД уже заранее определили, кому и чьим шпионом быть! —
Ушаков очень хотел встречи с большими начальниками НКВД — он получил ее. Это случилось через месяц после того, как он сделал первую попытку отказа от ранее данных им показаний. На допрос 21 октября 1938 года пришли недавно назначенный первым заместителем наркома, он же начальник ГУГБ, Лаврентий Берия и начальник секретно-политического отдела ГУГБ Богдан Кобулов. Допросу предшествовала соответствующая «обработка» Ушакова, в результате которой он перед высоким начальством признался, что с 1932 года является германским шпионом, а в заговор, существовавший в НКВД, вовлечен год спустя сотрудником наркомата М.К. Александровским. Тогда же он назвал фамилии работников НКВД, участников заговора (М.И. Гай, С.Г. Гендин, Г.С.Люшков, И.И. Сосновский, Л.Г. Миронов, Н.М. Быстрых и др.). Подошла очередь и Ямницкого — Ушаков показал, что по заговору он был с ним связан.
После допроса 21 октября Зиновий Маркович окончательно убедился в тщетности своих надежд на Ежова и отныне делает ставку только на Л.П. Берию, ибо тот заронил ему надежду на улучшение его участи. В собственноручных показаниях, написанных на следующий день, Ушаков называет еще несколько новых участников заговора. Но самое главное там — он, несмотря на все сказанное и написанное им, все-таки просит Лаврентия Павловича вернуть его на прежнюю работу. Перечислив свои заслуги, Ушаков заявляет, что до конца осознал все прежние ошибки, а в показаниях ничего не утаил, как к этому и призывал его Лаврентий Павлович. Подобными показаниями заполнено много страниц. На следующем допросе с присутствием тех же Берии и Кобулова все написанное до этого Ушаковым оформляется в качестве протокола с добавлением ряда новых участников заговора.
Так и не дождавшись от Берии положительного решения своих просьб или хотя бы некоторого смягчения собственной участи, Ушаков в середине ноября 1938 года снова отказывается от показаний. Однако его быстро «приводят в чувство», и вновь он подтверждает их, заявляя, что таким демаршем хотел дискредитировать следствие.
23 февраля 1939 года (в день Красной Армии) Ушаков еще раз отказывается от всего, что он показывал ранее. Следует четырехсуточная пауза (рукавицы, но только уже не Ежова, а Берии), и 27 февраля он письменно приносит руководству НКВД извинения за свое «плохое» поведение, подтверждая, что его показания следует считать достоверными.
Так проходит 1939 год, в течение которого Ушаков активно сотрудничает со следователем. В протоколах допросов и собственноручных показаниях этого периода появляются все новые и новые заговорщики. Дело приближалось к суду. Возможностей подумать «о времени и о себе» у Зиновия Марковича было предостаточно, и на последнем допросе (4—5 января 1940 года) он теперь уже окончательно и бесповоротно отказывается от всех своих показаний. Не помогла даже очная ставка с арестованным Фриновским. Точно так же Ушаков ведет себя на заседании Военной коллегии 21 января 1940 года, приговорившей его к расстрелу. В период реабилитанса родственникам Ушакова в ходатайстве о его реабилитации было отказано.
В 1937—1938 годах один за другим сменялись начальники Особого отдела ГУГБ НКВД СССР — Леплевского (спустя два дня после процесса над Тухачевским) сменил комиссар госбезопасности 3-го ранга Н.Г. Николаев-Журид, которого в свою очередь заменил комбриг Н.Н. Федоров, протеже Фриновского (оба они вышли из пограничных войск). Если Леплевский ушел, как известно, в Киев на повышение, а Николаев был передвинут по горизонтали на другой отдел ГУГБ, то Федоров закончил службу на поприще военной контрразведки арестом. Конечно, арестом закончилась и карьера Леплевского, Николаева-Журида, но это уже было после их работы в 5-м отделе ГУГБ: первого арестуют 26 апреля 1938 года и расстреляют через четыре месяца, второй пойдет под расстрел 4 февраля 1940 года. Но мы сейчас поведем речь не о них, а о комбриге Н.Н. Федорове.
Биографическая справка: Федоров Николай Николаевич (1900— 1940), уроженец г. Томска, русский, член ВКП(б) с 1918 года. Образование — начальное (учиться дальше не мог ввиду тяжелого материального положения семьи). С 12 лет пошел работать по найму. В конце 1915 года ушел добровольцем на фронт, где рядовым солдатом пробыл до 1917 года. Вернувшись в Томск, был одним из организаторов союза фронтовиков. Вступив в 1918 году в Томскую организацию большевиков, по ее заданию работал (около пяти месяцев) в армии Колчака. Был арестован, сидел в тюрьме. Участник Гражданской войны, политработник Красной Армии до 1926 года. С 1926 года по июль 1937 года занимал командные должности в пограничных войсках. В качестве помощника коменданта отдельного Каракольского пограничного участка сражался в Средней Азии с басмачами, проявив при этом личное мужество и организаторские способности. За что и был представлен к ордену Красного Знамени. Затем он руководит пограничным отрядом в Ленинградском округе. Как командира-пограничника его высоко ценил начальник Главного управления пограничной и внутренней охраны (ГУПВО) ОГПУ Михаил Фриновский. С подачи последнего, ставшего заместителем Ежова, Федоров в июле 1937 года назначается начальником УНКВД по Одесской, а через полгода —по Киевской области. В мае 1938 года происходит реорганизация в центральном аппарате НКВД СССР — на базе Особого отдела ГУГБ создается Управление особых отделов, начальником которого и назначается Федоров. Управление состояло из отделов, курирующих армию и флот, пограничные и внутренние войска, органы госбезопасности и т.п. При этом начальником 1-го отдела, курирующего РККА, становится майор госбезопасности В.С. Агас.
Назначение Федорова состоялось, безусловно, не только из-за личного расположения к нему Фриновского. Возможно, что и этот фактор сыграл свою роль, но главным аргументом все же послужили результаты его работы в Одессе и Киеве. К тому же Федоров являлся не просто исполнителем директив вышестоящих органов, а входил в категорию исполнителей с инициативой — он не только громит троцкистов, правых и разных националистов, нет, он при этом и анализирует происходящее, вычленяя мало-мальски заметные особенности «противника».
Например, в справке, представленной 7 января 1933 года в НКВД СССР, он писал: «Подводя итоги удара по право-троцкистскому подполью, у меня возникла мысль проанализировать прошлое социально- политическое лицо этого наиболее опасного врага, врага, который носил в кармане партийный билет. Мысль эту я реализовал: прилагаю справку».
Из этой справки видно, что по Одесской области с июня по декабрь 1937 года, т.е. за время работы Федорова в качестве начальника УНКВД, было арестовано 562 члена ВКП(б) из «право-троцкистского подполья», в том числе секретарь обкома Е.И. Вегер, Ф.Я. Голуб, председатель облисполкома П.Д. Бойко, секретарь горкома С.Ф. Самойленко, председатель горсовета А.Ф. Довбыш, а также 20 секретарей горкомов и райкомов партии, 12 заведующих отделами обкома партии, областной прокурор и его заместитель по
