Если большинство представленных цитат было призвано пустить литераторов по ложному следу (что в конечном счете и произошло: читайте роман!), то две или три из них столь же бесспорно предназначались тому, чей взор не замутнен назойливым мерцанием искусственных теней и обладает способностью смотреть на вещи прямо. Перебирая в уме всевозможные варианты бегства графини из имения, мы так и не смогли заставить себя поверить, будто она решилась пуститься средь ночи, пешком, в какую-то даль: во-первых, велика вероятность быть узнанной (одинокая фигура в темноте всегда как на ладони для всякого припоздавшего путешественника. Особенно если светит луна, а луна в ту ночь очень даже светила); во-вторых, скитаться инкогнито по стране, где все с ног сбиваются в ее поисках, едва ли осуществимо: фотоснимки графини были размножены десятком газет, а потому ненароком столкнуться с тем, кто Лиру фон Реттау примет за Лиру фон Реттау, было ей проще простого; в-третьих, не для того она исчезала, чтобы позволить себе малейший риск быть со скандалом захваченной по какой-то досадной случайности.
Отсюда вывод: графиня не исчезала, а значит, у нее имелся сообщник.
Предоставим с этой минуты читателю проявить сообразительность. В помощь предложим несколько наводящих вопросов:
1) Кто был ответствен за розыск подследственной с самого первого дня?
2) Кто сумел ее много раз не найти, а потом опечатывал виллу?
3) Кто приказал обыскать прилежащие к усадьбе фон Реттау имения?
4) Кто в итоге уразумел, что в Дафхерцинге есть лишь одно укромное место, недостижимое для обысков и подозрений, хотя оно и у всех на виду?
5) Кто имел туда доступ в любое время дня и ночи и хранил ключи от дверей?
6) Кто встречал там коллегу в погонах из Мюнхена, что прибыл в Дафхерцинг с инспекцией и изливал свою спесь на того, кто по должности просто не мог совершить преступления?
7) Кто его совершил, а потом наслаждался своей безнаказанностью, зная, что за спиной у него, в его собственном доме, все эти годы живет Красота, ради которой он бы и сотни, и тысячи раз сделался вновь не то что преступником — дьяволом, пожелай того Лира?
8) Кто до последнего упивался возможностью лгать, твердя всем вокруг бескорыстную правду о том, что фон Реттау должна быть жива, покуда нам не предъявлено мертвое тело?
9) Кому это тело было предъявлено и, признаться, не только живым, но и жаждущим, ждущим, покорным, да еще и исполненным неистощимостью сокровенного своего целомудрия, кое тщетно грезили истощить толпы пишущих вздор неудачников?
10) Кто сумел целый век играть в дурака и наглядно, потешно проигрывать, втайне смакуя свой выигрыш длиною в сто лет?
11) Кто, вопреки регуляциям, в главном отчете всей жизни своей (вот в этом самом, что сейчас обретает, похоже, финал) избрал слово «мы», а не «я»?
Пожалуй, подсказок довольно.
Теперь тебе очевидно, читатель, что пресловутый роман не слишком-то удался. Хотя мы, надо признать, и согласны с его печальным зачином, где первым же предложением о литераторах говорится как об убийцах — жестоко, но, в общем-то, верно. Лиру фон Реттау они-таки погубили. Если смерть — это потеря живого, то трое писак сделали все, дабы потерять живое, достойнейшее создание, обменяв его на невзрачную фигуру речи. Ссылки на то, что метафора больше, чем жизнь, на наш взгляд, лицемерие: жизни вовсе не нужно быть «больше жизни». Жизни только и требуется, что уметь себя отстоять. Это и значит — прожить.
Нам кажется, все дело в том, что Лиру они не любили. Достаточно перелистать гл. 24, чтобы увидеть, как эти надменные мудрецы, воспользовавшись славным именем графини, кодируют в тексте свои бесконечные страхи и комплексы. До Лиры фон Реттау им ведь и дела нет! Она для них — просто ЛИТЕРАТУРА. Впрочем, как все остальное. В том числе собственное их бытие, размазанное по страницам бледным, мутным слоем жидкого стекла, прикрывающего заслуженность их поражения.
Благодарение Господу нашему, не всякую туманность можно разглядеть словами. Есть труды, доступные лишь сердцу.
Если оно в них хотя бы разок встрепенулось и вздрогнуло — что ж, есть надежда. Как говорится, будем уповать на время.
Оно, конечно, не лечит. Но по крайней мере все еще терпеливо. Остается в который уж раз завести под вечер часы…
Вот как раз и звонок. Кличут ужинать.
Сегодня нам обещали подать винегрет. Любимое блюдо графини…
Лира, проснись, нам пора!
Дата: 10 мая 2005 г.
Исполнено в граде Дафхерцинг.
Заверено подписью пациента: экс-полицмейстер, баронет
Г. фон Трауберг.
Сверху печать: Филиал лечебницы для душевнобольных г. Мюнхена
Примечания
1
Удивительно все-таки, до чего суетлив человек, забираясь в тупик своей жизни! В нервозных и бледных попытках дорисовать наспех судьбу проступает обидное неумение подготовить достойно концовку, что не может не сказываться на самом авторитете финала: того и гляди, траурный, гордый мундир для прощального марша рискует слюняво обляпаться суматошными кляксами междометий и всхлипов. Смерть, как ни крути, есть главное предательство жизни.
