– За десять минут? Это был твой самый короткий роман.
– Это был очень длинный роман. Пришлось сократить до последнего слова.
– До точки?
– До чувства. Это мой лучший роман.
– Тогда напиши его снова.
– Не выйдет. Отныне он тайна.
– Жаль.
Мне не жаль. Я достаю из кармана конверт, рву анонимку и бросаю клочки ее в пепельницу.
– Неужели опять? – смеется Светлана. – И что там на сей раз?
– Вранье.
Она открывает сервант и предъявляет полдюжины точно таких же конвертов:
– Кто-то глупо играет в беду.
– Что в них?
– Страшилки. Уведомления, что у соседей в подвале лежит чей-то труп, что нашу квартиру вот-вот обкрадут, что наш банковский счет рассекречен.
– Это приходит лишь нам или целому дому?
– По-моему, целой Москве. И, знаешь, многие верят.
– Забавно.
– Не очень. Люди верят тому, что будет все хуже и хуже.
– Но только не мы.
– Только не мы. У нас будет лучше, чем было когда-либо лучше.
– Откуда такой оптимизм?
– Сейчас покажу. Или сначала поешь?
– Покажи.
– Обещай не сердиться. А если рассердишься, виду не подавай.
– Погоди, – прошу я, пока она лезет в сумку. – Если это какой-то секрет…
Пусть все тайны останутся тайнами, думаю я. Роман мой исчез, но эхо его говорит. Я слушаю эхо, у которого нет даже слов.
– Секрет, но тебе о нем нужно знать. Потому что это уже не секрет.
Светлана кладет на стол снимок. Фото младенца.
– Правда хорошенький? Ваней зовут.
У меня подступает ком к горлу.
– Когда ты уехал, мне позвонила Марина. Мать его скончалась при родах. Отца тоже нет. По бумагам – сплошной сирота. Из роддома забрали в Звенигород, в приют для грудничков. Мы туда ездили с Геркой.
– Дважды?
– Он тебе уже рассказал?
– Рассказал, но не он.
– А кто же?
– Роман.
– Который ты написал, пока спал?
– Зато я его не проспал.
– А я не проспала ребенка.
– Значит, я ничего не проспал.
– Значит, согласен?
– Значит, вот он, мой лучший роман.
Приглядевшись внимательней к снимку, я кое-что замечаю.
– У него это часто?
– Писюлька? Почти постоянно. Герка сказал, что бояться не нужно. Такое бывает. А ты не боишься?
– Боюсь.
– Значит, будем бояться втроем.
– Он-то, похоже, совсем не боится.
– Я говорила про Арчи.
– Арчи брата полюбит. А не полюбит, посадим на корм. Когда мы его привезем?
– Договорилась на завтра.
– Значит, завтра начнем с тобой новую жизнь. И забудем про все, что до завтра.
– Я Дядю очень люблю. Он замечательный папа.
– Можно я тебя тоже о чем-то сейчас попрошу?
– Можешь смело просить обо всем.
– Тогда попрошу тебя завтра.
– Завтра так завтра. Как папе будет угодно.
Мне угодно забыть обо всем, что до завтра, сегодня. Остается один лишь вопрос: на самом ли деле исчезнувший текст исчезает? Если да, то насколько? И конкретно на сколько?
Но сегодня я этот вопрос отложу. А будет нужда, поразмыслю над ним уже завтра.
Завтра я точно пойму, что такое жить не вчера и сегодня, а завтра…
Заявление. Вместо послесловия
Все начинается с фразы: «От любви не умирают. Из-за нее погибают». Произносит ее Дон Жуан. Но не тот вертопрах, о ком сложены сотни легенд, а тот Дон Жуан, у которого не было шанса променять азарт на любовь, чтобы избавить себя от бессмертия.
Плохо бессмертие, когда тебя убивают семьсот кряду лет. В нем привыкаешь не жить, а примерять, как камзол, свои смерти. Век за веком на наших глазах Дон Жуан превращается в миф, лишенный свободы погибнуть навеки. Предоставь герою мы выбор – и, не будь дураком, он отдаст все бессчетные смерти бессмертия за одно рождение любви.
Полюбив, Жуан становится по-настоящему смертным: лишь за любовь мы готовы платить своей жизнью (на валюту бессмертия можно купить только скуку смертей ни за что). Жертвуя жизнь за любовь, он выведет собственной кровью на ценнике вечности:
А красным по белому на обороте проступит:
Семь веков Дон мучился жаждой любви, не умея насытиться ею. Почему бы ему не позволить насытиться ею хоть раз – в проспавшем свое написание романе?
Чтобы влюбиться, Дон Жуан ищет не ту, что полюбит его точно так же, как все до нее, а ту, что вместо него может влюбиться в кого-то другого. Например, в Дон-Жуана-навыворот.
Так появляется Анна – первая, кто выбирает сама и оттого получает возможность быть выбранной навсегда. За этот выверт сюжета герой наш и платит бессмертием. Отныне, даже если Жуана и не убьют на дуэли, он будет смиренно ждать срока, чтоб умереть своей Анне вдогонку: ни удержать ее в жизни, ни обуздать ее после гибели ему уже не под силу. Видать, во владениях его наступает матриархат, чему сам
