Католическая теология издавна определяла дьявола как врага церковного мира и как тайного вдохновителя ересей. Лютер, напротив, видит в нем хранителя мнимого единства и ложного правоверия. Будучи хитрым, дьявол поддерживает церковный мир путем нарушения
Черт, рассуждает реформатор, видит, что его любимое, искуснейшее творение — «антихристова папская церковь» — находится под угрозой. Чтобы предотвратить ее крушение, он будет сеять в обществе сумятицу. Он сделает все возможное, чтобы втравить антипапистов в войну сословий, в битву светских «низов» со светскими «верхами».
С того момента, как реформация началась, у черта два главных помощника. Первый — это худшие из князей и дворян, которые доводят господский гнет до последней крайности и в итоге толкают простолюдина к мятежу. Второй — это толпа самих обездоленных, нетерпеливая, раздраженная, склонная к насильственным анархическим действиям. Осенью 1521 года Лютер полон решимости выбить из рук дьявола оба эти орудия. Он верит, что с помощью проповеди терпения сумеет отвадить господ от крайних злоупотреблений, а угнетенных — от мысли о насильственном переустройстве мирского порядка.
Реформатор испытывает потребность в скорейшем печатном разъяснении своей позиции и, сутками не отрываясь от письменного стола, «отгоняет черта чернилами».
Прежде всего Лютер считает необходимым продемонстрировать, что по-прежнему решителен в отвержении «антихристова папства». Именно в Вартбурге он отваживается на то, от чего удерживал себя в течение восьми лет: из-под его пера выходит наконец критика монастыря — этой последней и прочнейшей цитадели средневекового католицизма.
Книга «О монашеском обете» трактовала монастырский аскетизм как ложное и коварное замещение аскетизма мирского, то есть христианского терпения, поприщем которого является обычная, повседневная жизнь с ее трудами и тяготами. Сами лютеранские богословы в своем «Аугсбургском исповедании веры» (1530) так изложили существо этой книги: «Из-за фальшивых восхвалений монашеской орденской жизни в народе распространяются опасные и досадные мнения. Он слышит, как без меры восхваляют целибат, и живет в браке с тяжелой совестью. Он слышит, что только нищенство совершенно, а потому с тяжелой совестью печется о своем достоянии. Он слышит, что не мстить — это всего лишь евангельский совет для совершенных, а потому не боится мстить в частной жизни. Иной же прямо считает исполнение должностных и гражданских обязанностей делом, недостойным христианина. Он оставляет жену и детей и мирскую службу и нудит себя идти в монастырь».
Сочинение «О монашеском обете», вышедшее в свет в конце 1521 года, повело к обезлюдению немецких монастырей. От католической церкви отпала масса ее вчерашних наиболее ревностных приверженцев. Лютер довел свои критические упреки по адресу папства до предельной категоричности (он говорил позднее, что это, возможно, лучшее и наиболее неопровержимое из его полемических произведений).
Но не меньше внимания реформатор уделяет теперь разъяснению пагубности анархии и мятежа. В последние месяцы вартбургского заточения он продумывает две работы, которые должны показать, что гражданский мир и стабильная светская власть суть главное условие победоносной реформационной войны.
Лютер полагает, наконец, что самый лучший способ воспитать мирянина в духе решительного, но граждански терпеливого антипапизма — это дать ему в руки Библию. Реформаторские писания могут в лучшем случае докучать дьяволу, на деле же осилить его позволяет лишь Писание священное, прочитанное и пережитое всею массою христиан. Именно в Вартбурге Лютер приступает к грандиознейшему из своих замыслов: он начинает переводить Библию для немецкого народа.
Исчезновение Лютера не приостановило развития виттенбергского евангелизма. Оно продолжалось усилиями целой группы энергичных и разнообразно одаренных университетских деятелей, сплотившихся вокруг доктора Мартинуса в 1519–1520 годах. Помимо уже известных нам Андреаса Карлштадта и Иоганна Агриколы, к ней принадлежали прямодушный и решительный Иоганн Бугенхаген (в будущем реформатор Дании); умелый дипломат и юрист Юстус Йонас (с 1523 года ректор Виттенбергского университета); упрямый полемист (а по оценке самого Лютера, «теолог от природы») Никлас Амсдорф.
Но первое место в ряду этих молодых подвижников, несомненно, должно быть отведено магистру Виттенбергского университета Филиппу Меланхтону.
Филипп Шварцерд (1497–1560) происходил из семьи бриттенского оружейника. Еще в отрочестве он обратил на себя внимание Иоганна Рейхлина, которому приходился внучатым племянником. Двенадцати лет Филипп поступил в университет, а в четырнадцать стал бакалавром. Рейхлин предвещал ему блестящую академическую карьеру и перевел на греческий его немецкое имя (Schwarzerde — букв, «чернозем»). Магистерскую степень Меланхтон получил в Тюбингене, где подвизался в качестве преподавателя красноречия и истории. В 1518 году вышел в свет его знаменитый учебник греческого языка, который в течение ста лет выдержал 44 издания. Летом того же года юноша прибыл в Виттенберг с восторженными рекомендательными письмами Эразма Роттердамского и Рейхлина.
Как и многие выдающиеся гуманисты XVI века, Меланхтон был полигистором: наряду с классической филологией он занимался историческими, педагогическими, астрологическими и юридическими исследованиями. В качестве преподавателя Виттенбергского университета он стал олицетворением краткосрочного союза между реформацией и гуманизмом, заключенного в 1519 году.
Тщедушный, хрупкий, с женственными чертами лица (по характеристике Лютера, «нежный»), Меланхтон с юности привык добиваться своего мягкой уступчивостью и терпеливыми разумными доводами. Человек такого склада был крайне необходим в кругу реформаторской молодежи, склонной к максимализму и страстному заострению внутренних идейных конфликтов. Он быстро становится общепризнанным советчиком и арбитром. Уже в августе 1518 года в письме к Спалатину Лютер хвалит его сверх всякой меры. Меланхтон делается его ближайшим другом и испытывает к реформатору сыновнюю привязанность.
К лютеровской реформаторской проповеди Меланхтон с самого начала относился со священным трепетом. Свою собственную скромную задачу он видел в том, чтобы упорядочить и систематизировать вновь рождающееся учение. Однако, принявшись за дело, Меланхтон вскоре стал самостоятельно развивать идеи реформации.
Накануне Лейпцигского диспута он отстаивает приоритет Писания перед учением отцов церкви (чего еще открыто не делает Лютер). Книга Меланхтона «Общие положения относительно материй теологических» считается первым реформационным богословским трактатом. В дальнейшем именно она будет рассматриваться и приверженцами и противниками Лютера в качестве «свода» виттенбергского евангелизма.
Искренне полагая, что он лишь следует за учителем в качестве смиренного систематика и толкователя, Меланхтон на деле все время оказывается на полшага впереди Лютера в разработке именно тех теологических проблем, которые приобретут решающее значение для построения новой протестантской церкви («Я, — шутил Лютер, — всего лишь предтеча моего маленького грека»). Не менее важно, что меланхтоновское изложение лютеровских идей сделало их доступными и интересными для внетеологического ученого мира (филологов, историков, юристов) и подготовило протестантскую реформу образования.
После отъезда Лютера в Вормс на слабые плечи Меланхтона легла основная тяжесть начинающейся виттенбергской реформации.
В работах 1520 года доктор Мартинус достаточно ясно обозначил основные принципы церковного преобразования. Однако многие практически-организационные вопросы остались открытыми.
Лютер решительно отверг жертвенную мессу. Но на ней покоился весь устав богослужения, множество обычаев и распорядков. Вокруг какого действия должна организоваться новая церковная служба? В чем смысл реформированной пасторской должности? Как распорядиться храмовым и монастырским имуществом, утерявшим свое традиционное оправдание? Как поступить с картинами и украшениями, веками собиравшимися в богатых храмах?
Письма, содержащие эти вопросы, стекаются в Виттенберг со всех концов разбуженной Германии;
