Непобежденный еретик. Мартин Лютер и его время

гуманистическим университетским курсам; написал учебники (блестящие для того времени) по древним языкам, грамматике, диалектике, риторике, психологии, физике, этике, истории; подготовил плеяду наиболее выдающихся профессоров и преподавателей второй половины XVI века. За свою работу на ниве образования Меланхтон удостоился почетного имени Praeceptor Germaniae (учитель Германии). Он первым развил идею гуманистической гимназии и дал набросок того типа школьного образования, который в буржуазной практике сохранил свое значение вплоть до середины XIX века.

XIII. Огонь под пеплом

В последние годы жизни Лютер, пожалуй, ничему не уделял так много внимания, как строительству новой протестантской церкви. Оно так же поглотило реформатора, как государственные дела способны поглотить политика или опыты — ученого. Массу времени Лютер тратит на обсуждение разного рода программ и инструкций, на присутствие в комиссиях, на беседы с пасторами и переписку с князьями-протестантами. События, с ним случающиеся, приобретают характер церковно-политических казусов. Среди них есть драматические, даже интригующие (такова, например, история с тайным освящением двоеженства ландграфа Филиппа Гессенского). Однако интереса для социальной (внецерковной) истории они, как правило, не представляют. Иное дело общее душевное состояние Лютера: оно по-прежнему социально значимо.

Стареющий реформатор испытывает все большую неудовлетворенность результатами своих церквоустроительных усилий. Как религиозный философ, как теоретик государства и права, как филолог, поэт, музыкант, Лютер нередко предвосхищает Новое время. Но вот в своем «прямом деле» он постоянно увязает в средневековье, под новыми названиями восстанавливая учреждения, нормы и порядки, когда-то им же обличенные в папской церкви. Это была горькая расплата за союз с князьями, за отказ от широких раннереформационных замыслов.

В 1523 году Лютер опубликовал сочинение под выразительным названием «О том, что христианское собрание, или община, имеет право и власть судить обо всяком учении, а также призывать, назначать и отставлять своих пасторов на основе и по мотивам Писания». Уже в «Призыве к миру на основе Двенадцати статей» народный выбор пасторов был ограничен правом их княжеского утверждения. После Крестьянской войны Лютер объявил князей протекторами земельных церквей и, по сути дела, вручил им те полномочия, которыми прежде обладали римские епископы.

Идея епископских полномочий мирского владыки не была новой: она не раз выдвигалась средневековыми церковными апологетами монархии. Лютер хватается за нее «за неимением лучшего» после так называемой «большой визитации».

В 1527–1528 годах виттенбергский реформатор и его помощники обследовали церкви Саксонского княжества. Впечатление было удручающим. Обнаружилось, что немецкий мирянин-простолюдин фактически отпал от церкви, верует «как ему заблагорассудится» и не хочет ни выбирать, ни содержать никаких священников. Чтобы хоть как-то воспрепятствовать «полному упадку христианских храмов», Лютер призвал христианских князей на роль прямых покровителей и распорядителей церковной жизни. Пусть земельные государи, рассуждал он, определяют церковный порядок по своему усмотрению — только бы мирянин снова посещал службы, слушал проповеди и размышлял над Евангелием. Пусть священники будут назначенными княжескими служащими, только бы им платили хоть какое-нибудь содержание.

Церковная программа Лютера имела вынужденный и даже чрезвычайный характер. Реформатор вовсе не считал мелкокняжескую церковь, навязанную религиозно равнодушному народу, идеальной организацией христианской общины. Он видел в этом временную меру против крайних бедствий, постигших германское церковное устройство после Крестьянской войны.

Иначе смотрели на дело сами князья: временную программу Лютера они превратили в окончательную и бессрочную. С санкции доктора Мартинуса в немецких протестантских землях утвердился ущербный церковный режим, которому суждено было без каких-либо радикальных обновлений просуществовать в течение почти двух столетий. Режим этот был шагом вперед по сравнению со средневеково-католической организацией, поскольку священники перестали быть привилегированным сословием феодальных землевладельцев, живущих за счет прямой эксплуатации крепостных и полукрепостных. Не было больше ни паразитического «черного духовенства», ни щедро оплачиваемых «храмовых жрецов». Вместе с тем немецкая лютеранская церковь (духовное ведомство при светской феодальной власти) оказалась учреждением зависимым, бюрократически косным, отчужденным от основной массы верующих.

Лютер никогда не называл князей главами земельных церквей и не формулировал никаких «княжеских прав» в делах веры. Князья были для него всего лишь опекунами христианских общин, которые облечены известными «церквоустроительными обязанностями». Не принимать этого во внимание значило бы смешать немецкую протестантскую церковь с англиканской, к которой Лютер относился критически и неприязненно. Но поскольку реформатор отрицал всякий «контроль снизу», всякое народное противодействие, способное принудить господ к исполнению их опекунских обязанностей, постольку протестантские князья сплошь и рядом превращались в маленьких Генрихов Восьмых, совершенно тиранически распоряжавшихся церковным бытом. В Саксонском княжестве произвол светской власти еще сдерживался политическим авторитетом самого Лютера. В землях же, где на роли инициаторов реформации оказались священники без имени и влияния, князья творили буквально все, что хотели. Община попадала во власть господских приказчиков (двух теологов и двух юристов, образовывавших лютеранскую консисторию). Религиозная совесть верующих стеснялась не меньше, чем в пору папского засилья.

Уже при жизни Лютера немногие уцелевшие представители гуманистического движения (например, Симон Лемниус) собрали большой обличительный материал, свидетельствовавший о скандальном сходстве Виттенберга и Ватикана.

Лютер неоднократно декларировал, что в его церкви не может быть никакой «священной палаты». Суждения авторитетных виттенбергских теологов — это не догматы, а лишь «инструктивные мнения». «Кто всегда послушен виттенбергской школе, — говорилось в одной из «застольных речей», — тот еретик и дурной человек, ибо бог не открывал этой школе своего слова». На практике, однако, выходило иначе. В статуте, подписанном курфюрстом Иоганном Фридрихом в 1533 году, за теологическим факультетом Виттенбергского университета закреплялось право неоспоримого решения в вопросах веры, обязательного для всего Саксонского княжества. Лютер до конца дней назначался куратором факультета. По словам Симона Лемниуса, Виттенберг сделался настоящим «трибуналом веры» для немецких протестантских земель.

«В граде божьем, — учил Лютер до последнего дня, — нет никаких правовых требований и вообще речи нет о праве (карательном законе. — Э. С.)… Здесь не место гневу и наказанию, а есть только прощение, братское служение и благодеяние». В отличие от Цвингли и Кальвина виттенбергский реформатор доктринально отрицал отлучение и считал недопустимым уголовное преследование заблуждающихся или нерадивых прихожан. Между тем уже в конце тридцатых годов в инструкциях, которые рассылали по протестантской Германии Меланхтон и Амсдорф, княжеским консисториям разрешалось заточать «дурных христиан» в тюрьму, запрещать им занятия ремеслом и торговлей и т. д. Да и сам Лютер не раз срывался и отступал от принципа. В 1531 году он отказал в причастии (правда, тайно) «вольнодумцу и развратнику» ландфогту Гансу фон Метчу. В 1529 году реформатор, как мы помним, предложил подвергать своего рода «светскому отлучению» родителей, которые не желают посылать детей в школу. В частных письмах он выражался еще резче. «Когда люди ни во что ставят Евангелие, — писал Лютер Спалатину, — они сами объявляют, что хотят быть принуждаемы законом и мечом». Толпа, отвращающаяся от Писания, «нуждается в понукании», а равнодушные «в силу закона десяти заповедей» (то есть ради соблюдения внешнего порядка) должны «приводиться на проповеди». В 1557 году — уже после смерти Лютера — дело дошло до того, что в Виттенберге были введены денежные штрафы для «нерадивых прихожан», а в случае их невыплаты — «содержание в ошейнике подле церкви».

Реформационное учение, как мы помним, категорически исключало ординацию (таинство рукоположения в священнический сан). Однако и этот «ослепительно католический» обряд был в робкой