Однажды, летним солнечным днём, гуляя на природе, любуясь открывающимися видами и размышляя на религиозные темы, я испытал некое озарение. Контраст между собственными смутными очертаниями и чистым ярким сиянием реальности просто поражал. Я совершенно отчётливо понял, что люди живут иллюзиями, составляющими их «Я», их мирки, что надо от них очиститься, чтобы понять замысел Бога, увидеть мир как он есть. В этот короткий момент я впервые понял, насколько я могу подняться. Я понял, что так просто не смогу освободиться от всего ложного, надо будет многое пройти.
Христианская мистерия поста и воздержания: ты живёшь как червяк, пост – как куколка, ангел – бабочка. Это то, к чему надо стремиться, перерождение.
Я стал уединяться. Осуждал поступки товарищей. Между мной и окружающими росли непонимание и неприятие. Я не понимал, почему меня не хотят принять таким, каким я стал. Вроде немного изменился и в лучшую сторону…
Но для них я стал СЛИШКОМ ДРУГИМ. И со временем это только усиливалось. Но я знал, что я прав. В итоге я порвал отношения почти со всеми. Я не хотел, чтобы кто-то мешал мне на моём пути к Богу.
4. Ненависть
Абсолютно уединиться в городе можно лишь заперевшись в своей комнате, но так ограничивать свою жизнь я не собирался. В тот год я как раз поступил в институт. Студенты первокурсники, пытающиеся сразу окунуться во взрослую жизнь – что может быть смешнее?! Каждый претендует на собственное мнение и готов отстаивать его после трёх бутылок дешёвого пива, дыша перегаром тебе в лицо и бессмысленно бегая по тебе окосевшими глазами. За этим мнением вообще ничего не стоит и даже непонятно, откуда они этого дерьма понабрались. Наверное повторяют услышанные на кухне рассуждения пьяных родителей, повторяют бред бляди собчак из TV, повторяют базар по понятиям ушлёпков из двора, с которыми сидели на корточках и лузгали семечки. Они хотят, чтобы ты уважал их мнение. Хотят оказать на тебя влияние. Даже самый лох хочет, чтобы его посчитали если уж не сильным, то умным, или хотя бы оригинальным. Оказавшись в компании новых людей, которые пока не знают, кто он такой на самом деле, он строит из себя чёрти-что, но мне, например, ложь всегда была видна сразу.
Я не хотел общаться с ними, чтобы не стать таким же. Они были противны мне. Как и все люди вообще. Во мне вскипала ненависть. В каждом слове и действии окружающих я видел ущербность, я ненавидел их всё сильнее. Это чувство засасывало. Оно вытесняло мысли о Боге. Простить их? Нет, прощения никто не достоин, потому что оно им и не нужно. Живут как дерьмо, такое отношение к ним и будет!
Особую ненависть вызывали совсем опустившиеся люди: алкаши, бомжи, наркоманы. Я однажды видел, как какие-то отморозки моего же возраста на пустыре завалили алкаша, один прыгал у того на голове, так что та сплющилась. У парня все кроссовки были в крови. Это был псих какой-то. Зрелище произвело на меня двоякое впечатление: было и неприятно, но было и чувство некоего удовлетворения. Чувство агрессии, которое присутствовало там, было принято мной, как совершенно естественное и давно ожидаемое.
Ещё больше я ненавидел чурбанов. Они – дикие звери, которые прижились в городе так же, как крысы. Жидов. За то, что они сознательно вредят человечеству, превращая его в быдло. Мусоров. Потому что это бандиты, прикрывающиеся законом.
Иисус проклял бы их. Умертвил.
Ненависть сжигала меня. Искала выхода. Сейчас, спустя время, даже сложно представить то состояние, в котором я находился. Я с трудом сдерживался, чтобы не сцепиться с кем-либо из окружающих. Но всё это очень вовремя перешло в иное, нужное русло. Совершив убийство я очистился от ненужных, слишком поверхностных переживаний.
Это было так. В выходные поехали со знакомым мужиком в небольшой городок в области, он там продавал квартиру своего умершего отца и попросил меня помочь перенести некоторые вещи. Когда мы всё погрузили в машину, он пошёл в какую-то инспекцию оформлять документы, а я просто прогуливался по улицам. Вышел на достаточно людное место, едва ли не центр этого городка. Стою значит у ларька, ерунду всякую разглядываю, подходят вдруг два неадекватных чела.
– Ганджубас нужен? – и он сразу показывает пакетик с травкой.
– Я не курю, – говорю.
Другой чел видимо думал совсем о другом, потому как достал нож и приставив к моему животу процедил:
– Сука, деньги давай!
На долю секунды я смутился, но увидев на лезвии ножа две выгравированные восьмёрки подумал: странно, это ведь точно не скины. Да что это вообще за мразь?! Я имею представление о том, как обороняться от ножа, поэтому хоть и схватил его запястье без какого-либо плана действий, через несколько секунд борьбы сумел завладеть пером. Второй чел явно ступил, что не помог в этот момент своему товарищу. Видать травка соображаловку сожгла.
Даже не задумавшись я вогнал нож в живот того, кто только что сам держал его. Наверняка попал прямо в печень. Он сразу свалился на землю. Второй чел ломанулся к людям. Я успел заметить, что там же рядом находится главная ментура этого городка. Я сразу же ринулся во дворы.
Оглядываюсь и вижу, люди какие-то бегут вдалеке. За мной. Хорошо бы спрятаться, пока не заметили. А вот и машина Юрьича. Сейчас бы сесть в неё и укатить отсюда! Где же он?!
Я захожу в открытый подъезд. Может здесь перестоять? Мужик какой-то стоит. Выглядываю в окно и вижу, как из ментовского уазика вылазят четверо в форме. Другой уазик проехал дальше. А эти всё осматривают, спросив что-то у сидящей на лавочке бабуси двое идут прямо к подъезду, где нахожусь я.
Ну всё, прятаться бесполезно. Я выхожу из подъезда и иду прямо навстречу им с видом, как будто иду куда-то по делам. А вдруг, думаю, прокатит. На мне же крови нет, я ведь нож из тела не вынимал. Иду по дорожке. Прохожу между ними, и они заламывают мне обе руки. Никогда бы не подумал, что смогу сохранить абсолютное спокойствие в такой ситуации, но так оно и было. Я был даже слишком спокоен, даже не обращал внимания на боль заломанных рук.
– Вы чего? – говорю.
– Чего? Ты щас пацана зарезал?
– Нет, – говорю.
Они заметно ослабляют хватку и смотрят на меня во всю ширину их мутных глаз.
– Да он по приметам, – говорит один.
А у меня ноль эмоций.
– Не я это, – говорю.
– Щас свидетели скажут, пошли! – и меня ведут.
Тут вдруг рядом появляется Юрьич.
– Эй, что случилось?! За что его?! – кричит он.
– Подозревается в убийстве, вот на опознание ведём. – говорит ему мусорок.
– Юрьич, они попутали что-то, – говорю.
– Да он не мог, он же тут всё время был! Да он вообще не способен, он же в Бога верит знаете как! – Юрьич причитает.
Я думаю, вот сейчас Юрьич разочаруется-то во мне! Может, смотря в глаза свидетелям продолжать идти в отказ? Я же ничего плохого не сделал. Только хорошее. Ну, с позиций системы плохое, а свидетели тоже будут представителями системы, а систему я не признаю. У меня свои правила. Правда, они не помогут, но надо держаться до конца. Я спокоен как никогда, даже ненависти ни к кому не испытываю, лишь безразличие. Меня ведут. Всего четыре двора пройти, даже в машину не надо сажать. Рядом семенит Юрьич, говорит, мол сейчас они убедятся, что это не ты. Я его почти не слушаю. Я словно смотрю на себя со стороны, и я горд своей выдержкой.
Заводят в участок. В вестибюле ещё два парня, которых задержали по подозрению в убийстве, совершённом мной. Ещё какие-то пьяные шлюхи, на которых сосредоточено всеобщее внимание. Из соседней комнаты слышен истеричный голос придурка, который предлагал мне травку. Глянув на меня ещё
