преподносящей неожиданности, загадочной России!
Одесса кишмя кишела войсками, разведками, полицией.
А в это время Центральный Комитет Коммунистической партии с исключительной тщательностью отбирал в Москве кадры подпольщиков, направляемых в Одессу. Владимир Ильич дал указание посылать лучших.
Чего стоил один только Иван Федорович Смирнов - бесстрашный, неутомимый, страстный революционер! Его знали как товарища Николая, Николая Ласточкина. А вообще-то у него была партийная кличка Маленький Ваня. Старый партиец, за революционную работу он был сослан царским правительством в Сибирь. После Февральской революции вернулся, а теперь прибыл в Одессу и возглавил большевистское подполье.
Вместе с ним приехали Иван Клименко, Елена Соколовская (под именем Светловой) и еще несколько опытных подпольщиков. Губком был воссоздан, и снова закипела работа, несколько ослабшая после недавних провалов.
На Базарной улице, в квартире рабочего Ярошевского, состоялось первое заседание 'Иностранной коллегии'. Обсуждались методы ведения пропаганды среди войск оккупантов, утверждался текст листовок, решено было издавать на французском языке газету 'Le Communiste'.
Отважно действовали подпольщики-коммунисты. Это не значит, что не было жертв. Жертвы были! Но вставали на место каждого погибшего новые подпольщики. Вначале их были только единицы, но с каждым днем их число росло. Даже имена некоторых так и остались неизвестными, запомнились только их партийные клички: Громовой, Матрос, Гриша, Лола...
Белогвардейские газеты сплошь и рядом сообщали с невозмутимым спокойствием: 'В порту задержан неизвестный молодой человек, раздававший прокламации на французском языке. Неизвестный на месте расстрелян...' 'На спуске улицы Гоголя расстреляны два молодых человека. Передают, что на них указали, как на большевистских агитаторов...' 'Вся семья была облита спиртом и сожжена...' 'Закопан живым в землю...' Кровавые расправы стали повседневным явлением. Свистели кнуты, рычала надрессированная собака... Стоны, крики можно было услышать в застенках белогвардейской контрразведки, во французском 'Дезьем-бюро', в польской охранке в Суворовской гостинице на Мало-Арнаутской...
Французский генерал Франше д'Эспре, вояка, не отличавшийся гибкостью дипломата, откровенно советовал:
- Я вас прошу, господа, чуть что - расстреливайте без разговоров, будь то солдат, или непослушный мужик, или большевистский агитатор. Не надо арестов! Ради бога! Всегда найдется поблизости забор. Залп - и уже не надо ни тюрем, ни конвоиров. Чисто и просто! Ответственность за ваши действия я беру на себя. И да хранит вас всевышний!
Щепетильный генерал д'Ансельм - тот просто закрывал глаза на слишком прямолинейные действия своих подчиненных. Он брезгливо морщился: какое грязное дело эта политика!
Ну, а все остальные, пониже рангом, - те и не морщились, и не закрывали глаза. Для какого-то лешего притащили же сюда, за тридевять земель, всех этих бравых матло в живописных беретах и эти голубые шеренги пуалю. Так и нечего церемониться!
И все-таки, все-таки, несмотря ни на что, борьба не прекращалась, и в революционном подполье действовала уже целая армия, насчитывавшая в общей сложности до двух тысяч человек. Наперекор всему, в самом стане врагов, вот тут, в центре города, можно сказать под самым носом контрразведки, работала советская подпольная организация, сложная, разветвленная, налаженная, постоянно поддерживающая связь с Москвой, руководимая Центральным Комитетом Коммунистической партии и возглавляющая партизанские отряды в тылу врага.
6
С Самойловым Григорий Иванович познакомился в тот же день.
Из молочной 'Неаполь' Котовский отправился в гостиницу, на Екатерининскую улицу. Две-три условные фразы - и посетителя повели показывать свободный номер.
- Очень рады вас видеть. Так вам устроить встречу с Самойловым? Будет сделано. А вы пока отдохните с дороги. Располагайтесь как дома. В будущем у вас редко выберется свободный денек. Вот здесь умывальник. Можно душ. Белье на постели чистое.
Какие приветливые люди! И как просто, точно и быстро выполняют свою опасную работу!
Котовский растирался мохнатым полотенцем после душа, когда вошел невысокого роста человек, весь какой-то уж очень изящный, холеный, благоухающий одеколоном, с тонкими чертами продолговатого лица. У него была черная как смоль, лопаточкой бородка, за которой он, по-видимому, ухаживал.
'Бородатый ассириец', - подумал Котовский.
- Самойлов, - произнес пришедший. - Будем знакомы.
Он оказался чрезвычайно интересным и приятным человеком. Сдержанный, он обнаруживал неукротимость. Умница, он никогда не давал почувствовать своего превосходства. Он объехал весь мир, знал несколько языков.
Самойлов с явным удовольствием разглядывал мощную фигуру Котовского:
- Вы, по-видимому, очень здоровый и очень сильный человек. Это в нашей трудной работе пригодится. Военный мундир носить умеете? Есть превосходные документы, и все данные у вас подходят.
- Мне все подходит, что требуется в решительный момент.
Самойлов познакомил Котовского с некоторыми особенностями подпольной работы.
- Редко где можно встретить такое скопление сыщиков, провокаторов, как в Одессе, - рассказывал ассириец, поглаживая бороду. - К счастью, действуют они несогласованно, враждуют и считают всех, исключая самих себя, круглыми идиотами, способными только испортить дело.
Умные глаза Самойлова искрились усмешкой.
- Ну-с... Кто у нас здесь есть? Разведка свирепствует, хватает направо и налево, носятся тяжелые слухи, что оттуда живыми не выходят. Кроме белогвардейской разведки в городе действуют - каждый на свой страх и риск и каждый, опираясь на свой аппарат и свою агентуру' - и французское 'Дезьем-бюро', и 'Двуйка' ясновельможной Польши, и румынская 'Сигуранца', и американское 'Эф-Би-Ай' - всех не перечислишь, и все одинаково изощренны и безжалостны.
Самойлов задумался. Он как будто колебался, рассказать ли о своем, личном, что не имело прямого отношения к делу, но, пожалуй, было поучительно.
- Мне случалось в жизни сталкиваться с испанскими застенками. Еще изощреннее Япония. Военные круги заняты изобретением средств разрушения, а эта публика... они состязаются в выдумывании самых изуверских пыток. Чего тут нет! Одни щеголяют пытками звуком, падающими лифтами, другие занимаются пытками мужей в присутствии жен, пытками жен в присутствии мужей... Средневековье - детский лепет! Подумаешь, сжигание на кострах! Загонять занозы под ногти и лить воду в ноздри... Пытать лампионами ослепительно ярким светом... Не давать спать по нескольку суток подряд... Подвешивать на крючьях, избивать резиновыми палками, просто бить смертным боем, топтать, пинать, бить чем попало и по чему попало... Гноить в подвалах и мучить в каменном мешке... Водить на ложные расстрелы и стрелять мимо, в стену, и снова отводить в зловонный карцер, наполненный крысами... С каким ужасом, с каким отвращением узнает будущее человечество о современных 'садах пыток'! И это в наш 'цивилизованный' век! Век радио и электричества!.. Но все это так, к слову, просто вспомнилось... Извините меня...
Самойлов прошелся по комнате, как бы стряхивая с себя воспоминания. Видимо, многое пришлось ему испытать. И многое хотелось бы рассказать этому сильному, смелому человеку, которому он вполне доверял.
Он хотел бы рассказать о подпольной Одессе, где существуют и будут существовать, что бы ни случилось, губернский комитет партии, городской и районный комитеты, ревком, военный отдел, разведка и редакция. Ведь Котовскому придется работать под руководством Военно-революционного комитета. Может быть, ему придется бывать и на Ришельевской улице, в табачной лавке 'Самойло Солодий и Самуил Сосис'. А может быть, придется посещать и модное ателье 'Джентльмен', где он будет получать очередные задания.
Да, обо всем этом хотелось бы рассказать Котовскому, сразу ввести его в дело. Но этого не позволяла конспирация.
