отделе контакты. Неофициально… Встретиться? Да, конечно, Федор Игнатьевич. В любой момент… — М. К. посмотрел на Т. В., покачал головой и поднял глаза к потолку. — В двенадцать тридцать? Где? Как всегда? Конечно успею…
Тоска и досада… Т. В. и В. Ф. смотрели друг на друга и молчали. Он сидел около кухонного стола с сигаретой. В сознании, как жилка на виске, бились строчки, которые ночью ему читала Лара.
…Захлопнув входную дверь, Т. В. сразу прошла на кухню. Запах сигаретного дыма чувствовался даже в коридоре, поэтому она решила, что В. Ф. там. Всю дорогу, пока М. К. вез ее в теплом «пежо», — да нет, раньше, с того момента, как проснулась, — она думала, что и как сказать В. Ф. Она воображала себе В. Ф. ночью, как он мается в пустой квартире. Со справедливыми подозрениями В. Ф. ничего поделать будет невозможно, но можно по крайней мере не давать его мыслям внешнего, материального подверждения. В прошлом, уже после рождения Гоши, у нее иногда бывали небольшие романы. Как и у самого В. Ф. К сожалению, то, что произошло этой ночью, было гораздо хуже — в этом предательстве наличествовал новый оттенок… Ей было жаль В. Ф. Ей хотелось сказать что-нибудь такое, чтобы он понял: в самой глубине, в сердцевине, ничего не изменилось, и она по-прежнему его любит. А он сможет ее убедить, что она ни в чем не предала Гошу.
В. Ф. испытывал примерно то же самое. Пока было время, он пытался ликвидировать все материальные следы своего ночного предательства. К сожалению, утром он обнаружил, что умудрился где- то порвать полушубок. Куря, он обдумывал, что сказать Т. В., и никак не мог забыть, несмотря на горький запах табачного дыма, легкий запах духов Лары. Проходя по коридору, где горел свет, Т. В. заметила рваный локоть полушубка В. Ф. Это было неожиданно. Она удивилась. В. Ф. с сигаретой на кухне выглядел несчастным и в то же время виноватым. Они посмотрели друг на друга. Подготовленные слова не могли сорваться с губ — губы парализовало. Они не в силах были пошевелить языком — парализовало язык. Наверное, для такого нервного паралича существует другое название, но дело не в этом. Затянувшееся молчание было красноречивее слов, и оба они ясно понимали это.
М. К. и Ф. И. сидели за столиком в кафе и вежливо беседовали. Разумеется, сам М. К. никогда не думал о себе как об «М. К.», хотя знал об этом прозвище. Любя порассуждать наедине с собой, иногда вслух, иногда мысленно, особенно планируя какие-нибудь действия, он чаще всего называл себя «мы». Не без иронии, но и не без удовольствия — «нас» много, «мы» разные и «мы» на многое способны… Разговоров с Федором Игнатьевичем он, однако, боялся. Восхищаясь собой (без стеснения даже о себе судить справедливо — признак сильного интеллекта), отдавал должное и генералу. Он по-крестьянски проницателен, может догадаться (увы, есть, о чем) по малейшим намекам, впасть в гнев — открытый (что не так страшно) или тайный (что опаснее), умеет бывать безжалостным… Конечно, вынужденный выход на пенсию пообломал ему зубы, но кто знает, какие еще рычаги остаются у него под контролем…
«Вежливый предатель», — думал о своем собеседнике Федор Игнатьевич. Себя он не называл мысленно никак. Человек действия всегда должен быть чуть впереди рассуждений и наименований. Какие основания были у него думать об М. К. как о предателе? Такие же, как и у контрольных и проверяющих инстанций — недостаточные, чтобы полностью отстранить от работы и подвергнуть суровому наказанию, достаточные, чтобы держать подальше от наиболее ответственных участков, например, не выпускать за границу. Что произошло в Канаде? Насколько знал Ф. И. (в это время М. К. уже не был его подчиненным), замечен был не связанный напрямую с интересами дела интерес к некоторым наркотическим и психотропным субстанциям. Объяснения — достаточные — М. К. вроде бы дал. Передал своему куратору все контакты — насколько удалось проверить. С тех пир, конечно, его личное дело не могло больше считаться чистым… Но сейчас невежливый разговор оказался бы малопродуктивным. Какой смысл быть невежливым, если они уже поняли, что согласны в главном — в интересах обоих, чтобы дело с исчезновением Краснопольского успешно разрешилось. Счастливый конец не обязателен, но ответ должен быть ясным и недвусмысленным.
— Ты думаешь, что из этих ее видений можно что-то извлечь?
— Не знаю. Но это не просто истерические видения. Она видела факты, которым я сам был свидетелем и о которых ей никто не мог сообщить. Например, в начале шестидесятых я был прикреплен к профессору. Я говорил об этом. Мы ездили в Крым. С нами был еще один человек, Семенов Георгий Валентинович. Простой лаборант, но… вроде приближенного у И. А. Помогал ему в работе. Значительно нас старше. Своеобразный тип. Личное дело, правда, в порядке. Воевал шофером, в плену не был.
— И что же увидела Т. В.?
— Она точно описала нас троих. В Ялте, около гостиницы «Ореанда».
— Может, она тоже была тогда в Ялте? Поглядела на тебя и вспомнила…
— Я проверял, первый раз она была в Ялте с мужем позже. Главное не в этом. Она привлекла мое внимание к Семенову. Возможно, он связан с этим делом. Я нашел его адрес. Но телефон не отвечает. Возможно, он тоже пропал.
— Ты навел справки?
— Проверкой должен заниматься отдел, который занимается исчезновением. Они ищут. Другие видения связаны с конкретными кварталами — настолько точно, что я надеюсь локализовать дом и даже квартиру.
— Надеешься совершить революцию в науке?
— Ну, как вам сказать, Федор Игнатьевич, — М. К. облизнулся.
— Не забывай только, что Т. В. - жена Краснопольского. Он мне нужен. Ладно, давай думать конкретно. Кто сейчас занимается делом об исчезновении?
— Подчиненные Малыша, ну, нашего «Алеши Поповича».
Онегин мысленно усмехнулся, думая об иронии положения. М. К., похоже, искренне верит в открытие на экстрасенсорном фронте, но тогда он должен бояться, что Татьяна увидит еще какие-нибудь факты из его прошлого. Например, что произошло в Канаде. Придется в ближайшее время не выпускать его из виду. Придумает еще что с перепугу… А вот «Алеша Попович», в отличие от М. К., как будто сохраняет полную лояльность. Что ж… Основное дело (афганский меморандум) все равно застопорилось. Ключевое свидание не может состояться до завершения партсъезда. То есть впереди еще полтора месяца… Как он ненавидел всякую мистику, особенно если от нее попахивало психотропными субстанциями…
— Ты еще на что-то надеешься?
— Я — да.
Никакой внутренней уверенности он не чувствовал, но говорить старался как можно более уверенно. Слово «надежда» по-прежнему означало надежду, что Гоша найдется, как и во всех их разговорах начиная с 16 декабря. Обмениваясь обрывками фраз, они просидели на кухне, наверное, часа три — выкурили за это время пачку сигарет, выпили чаю и кофе — пока, наконец, не перешли к делу: обмену сведениями, которые каждому удалось собрать на извилистых путях поисков Гоши. Единственным лицом, которое хоть как-то проступало сквозь путаницу никуда не ведущих линий, оказывалось лицо второго Гоши — этого Георгия Семенова, незначительного и в то же время таинственного лаборанта из института механики. К вечеру внутренне они почти примирились друг с другом. Стыд и боль было без слов решено отложить на неопределенное будущее. Ни о чем больше не хотелось думать. Т. В., впервые за долгие недели, приготовила приличный ужин. В. Ф. настолько успокоился, что напечатал перед сном несколько требовавших деликатной работы и давно дожидавшихся своей очереди пленок.
Спать, однако, они легли раздельно. Уже засыпая, Т. В. обратила внимание, что не слышит никакого жужжания за окном.
