- Так точно. Русским владеет хорошо, кажется, бабушка у него русская, уехали из Одессы в 17-м году, если ему верить.
- Тогда направляй те его к нам, разберемся, по нашей части.
- Дело в том, что он ранен. Состояние пока тяжелое, находится при нашей санчасти. Куда его?
Полковник выдерживает паузу.
- Вот что, держите его пока при санчасти, пусть поправляется, как состояние его стабилизируется, хотя бы более или менее, мы сами лично за ним приедем. Допросите его еще раз, узнайте о нем все, проследите за ним.
Полковник вызвал доктора и Катю к себе.
- Я хотел бы с вами поговорить Григорий Яковлевич, относительно того, как вести себя с пленным. Данные о нем переданы в НКВД. В вообщем так, посторонних к нему не допускать, смотреть за ним в оба. Проследите за ним, что касается его мыслей, его поведения, это очень важно. Позже дадите ему характеристику, это нужно.
- Хорошо, я понял. Постараюсь, Владимир Николаевич.
Пока не велось боевых действий, в последнее время тяжелых ранений, среди личного состава практически не было. В санчасти доктор занимался в основном рутинной работой – это были ожоги, мелкие травмы, инфекции, абсцессы, локальные нагноения, парезы ссадины ушибы и. т. п.
После того как доктор, заканчивал делать перевязки русским солдатам, он делал перевязку мне.
- Как самочувствие?
- Спасибо, уже лучше.
- Заживает все как на собаке, – констатировал врач. – Давление почти в норме. Голова не кружится?
- Нет, двигаться еще больно.
Резкие движения все еще причиняли мне боль, иногда острым кинжалом отдавали, то в плечо, то в руку, иногда в ребро, тогда я вскрикивал и корчился от боли.
- Обезболивающее надо?
- Да, – я мотнул головой.
- Катя, сделай ему анальгин...
Доктор вышел, Катя сделала укол и села возле меня.
- А ты кто по военной специальности?
- Разведчик, – ответил я честно.
- Шпион значит?! Лазутчик вражеский! Гадина!
- Да. Убей меня! Работа у меня такая проклятая…
- Попался все-таки? И как же тебя взяли?
Все то ей надо было знать!
- Нас было шесть человек, ночью мы вели наблюдение, а утром уже возвращались с задания. Там в лесу, в березовой роще попали на вашу засаду. Нас всех расстреляли, меня ранили ножом, я сознание потерял, потом ничего не помню. Когда очнулся один живой остался, остальных всех… убили. Мне тяжело вспоминать, не хочу.
Мне стало горько, снова нахлынули воспоминания, которые я старался забыть. Мне до сих пор было больно, от потери товарищей, двое из которых были моими друзьями. Я лег, повернулся на бок, и молча лежал, не желая больше продолжать беседу.
Через некоторое время Катя зашла с подносом, миской еды и хлебом в руках.
- Есть будешь?
- Спасибо, что-то не хочется.
- Не хочешь, как хочешь.
- Хотя, а что это?
- Каша с тушенкой.
- Можно мне есть? Я сам.
Она помогла мне подняться, подложила под спину валик, предала положение полусидя, так чтобы мне было удобно. Я уже немного поднимался, иногда вставал, хотя делать приходилось это все еще очень осторожно, садился в постели.
- Ложку держи, – дала мне в руку. – Миску придерживай.
Я зачерпнул немного.
- М-м-м. Вроде ничего, даже вкусно.
Катя посмотрела на меня.
- Да ты ешь, а не ложкой в тарелке ковыряй, – девушка засмеялась.
Взгляд ее был слишком пристальный, она смотрела на меня как-то странно.
- Что?
- Ты как ложку держишь? Надо не так, палец большой сверху клади, а указательный вот, сюда – показала как правильно. - Тебе только вислом грести! У нас так только мужики в деревне щи да окрошку хлебают, а остальные люди нормально едят. А еще культурная нация называется.
Меня это смутило.
- Ты где вырос? Не городской что ли?
- Я вырос, в Польше. Меня бабушка воспитывала, она русская, из Одессы. Она уехала, с дедом из России в 17-м году.
- Так вот ты откуда русский знаешь. А мама у тебя кто?
- Полька, наполовину, а немец я по отцу.
- Вон оно что. А сам–то ты кто?
- Я сам уже не знаю, запутался… - Поев, я отдал Кате миску. – Спасибо. Я устал, можно мне отдохнуть? Меня и так замучили с допросами.
- А ты все рассказал?
- Все.
- Хорошо отдыхай.
Уже засыпая, слышал голос по радио, который что-то передавал, очевидно сводки:
- В течение ночи на 7 мая на Кубани, северо-восточнее Новороссийска, наши войска продолжали вести бои с противником. На других участках фронта ничего существенного не произошло...
Ганс заснул, а Катя, сняв свой белый халатик, переодевшись в обычную одежду, принялась за уборку.
Прошло шесть дней, почти неделя, с тех пор как я попал в плен, рана начала заживать, стало немного легче. Мне ужасно не хотелось лежать, и я уже почти чувствовал в себе достаточно силы, чтобы встать на ноги. Проснувшись рано утром от шума машин и чьих-то голосов, раздававшихся с улицы, я кликнул Катю, но мне никто не ответил. В санчасти никого не было, все вероятно куда-то вышли. Мне очень захотелось пить, но воды подать было некому, а на столе стоял стакан и рядом графин, наполненный кипяченой водой. Пришлось вставать с постели. Осторожно поднявшись, я встал на ноги, опираясь на спинку железной кровати, тихонько подошел к столу, налил воды и выпил. После того как я пролежал, мне было ужасно любопытно узнать, куда я попал и что происходит вокруг меня. Выпив воды, подошел к окну. В окне увидел солдат, которые проходили мимо, недалеко стояла машина, из которой что-то выгружали. Вообщем была суета, все куда-то спешили, занимались своими делами, я спокойно наблюдал за картиной. В этот момент вошла Катя. Увидев меня на ногах, она заругалась
- Ты что делаешь? Кто тебе разрешил вставать?
- Я не могу больше лежать.
- Рано тебе еще вставать.
- Не хочу я лежать!
