— Света, я люблю тебя, но не могу, нет у меня права...
— Так ведь любят-то всегда не по праву... Где оно, мое право, чтобы тебя любить?.. Как все смешно... В пещере встретились, в пещере расстаемся. Пещерный ты человек! Чужими судьбами распоряжаешься, своей не устроишь! До свидания, дорогой! До скорого свидания! В следующий раз ты сам ко мне придешь, только идти будешь гораздо дальше, чем я шла в твой гавах...
Яков молчал.
Разгневанная, Светлана стремительно вышла.
— Амангельды-ага, Барат! — позвала она. — Проводите меня.
Подозрительно быстро появился у входа в гавах Барат. Так же было и тогда, возле палатки, когда приехала в стан ремонтников Ольга.
Ольга, Ольга! Кажется, проста, безответна, а занимает так много места в душе. Чувство к Светлане словно огонь — вспыхнет и погаснет. Чувство к Ольге как раскалившийся уголь — горит и не угасает.
Яков сморщился, как от боли: одно то, что он рассуждал и сравнивал их, уже никуда не годилось. «Любовь кончается там, где начинается рассудок» — так сказала Светлана. Но ведь не может же он очертя голову прыгать в омут и даже не рассуждать. На то он и мужчина, чтобы не за одного, и не за двоих, и даже не за троих, за пятерых думать. Еще не поздно вернуть Светлану. Но он не станет ее возвращать. Пусть уходит. Так лучше.
— Я тебя провожу, — сказал он, выходя из гаваха. Надо было оставить ее хотя бы поесть, отдохнуть, но он не мог.
— Меня проводит Амангельды, Яков Григорьевич, — ответила Светлана. — До свидания. Будь счастлив.
Он остался у входа в гавах. «Пещерный ты человек» — звенел в ушах ее гневный голос.
— Молодец, Ёшка, все правильно говорил, — зашептал вдруг в самое ухо Барат.
— А ты-то откуда знаешь, что я говорил? — зверем вскинулся на него Яков.
Барат на всякий случай отошел.
— Ты думаешь, Барату все равно, — огрызнулся он, — что твоя голова думает? Ёшка Светлану любил — Федор Ёшку убил. Барат — Федора убил. Барата — под трибунал. Ты думаешь, хорошо, когда друзья друзей убивают, потом под трибунал идут? Барату — трибунал, Барата — к стенке! Что остается? Остается: Светлана — вдова, Фатиме — вдова, Рамазан — сирота, Курбан-гуль — сирота, Оля-ханум — вдова, Гришатка — сирота, Катюшка — сирота. Ты это думал?
— Думал, Барат. Как раз об этом и думал, — остывая, сказал Яков. — Не знаю, надо ли было думать...
Себе же он признался, что о Барате и других друзьях, небезучастных к его судьбе, как раз и не подумал, когда с болью отрывал от своего сердца Светлану. А ведь с Баратом они еще и братья по крови, пролитой в одном бою...
Он знал, что поступил правильно, отказываясь от Светланы, но от этого ему было не легче.
ГЛАВА 3. НЕВИНОВЕН
Ранняя горная весна вступила в свои права. Каждой набухшей почкой она снова и снова напоминала Якову о последней встрече со Светланой.
Ожидая, пока Барат, Мамед и Савалан погрузят на ишаков и верблюдов очередную партию дров, Кайманов и Рамазан отдыхали у входа в гавах, греясь под весенним солнцем, затем спустились с караваном в долину, сдали дрова возчикам.
Март выдался теплым. Уже цвели вишни, инжир и миндаль, белой и розоватой пеной опоясывая склоны гор. Всюду на горных плато и в долинах расстилался зеленый ковер трав.
Кому-кому, а Якову с детства было известно, что весна в горах — не только время цветения, но и время наиболее ядовитых укусов. Но никакие фаланги и скорпионы не могли бы так отравить его, как был он отравлен теперь ядом неверия, все больше проникавшим в его кровь.
Сколько уже разослал он писем о себе и Лозовом, но до сих пор ничего не изменилось в его судьбе и в судьбе комиссара. В райкоме и райисполкоме с ним по-прежнему не считались, не хотели даже разговаривать. Невольно думалось: «Есть ли справедливость на свете? Стоит ли дальше переводить конверты и бумагу?»
Из-за поворота отщелка, по дну которого извивалась дорога, появилась машина знакомого шофера «Дорстроя» Вани Якушкина. По тому, как он, выскочив из машины, молча стал помогать забрасывать дрова в кузов, нетрудно было понять, что и в этот раз он не привез никаких утешительных известий.
— В НКВД заходил? — спросил Яков.
— Заходил.
— Что ж молчишь?
— Нечего говорить. Старый следователь то ли в отпуске, то ли уехал куда, новый с делами знакомится.
— Что слышно про Каип Ияса?
— Откуда я знаю...
«Жив ли еще Василий Фомич?» — уже в который раз подумал Яков. Сколько ни наводил он справок о Лозовом, всюду натыкался на глухую стену молчания. Ни Федор Карачун, ни даже начальник войск не могли дать ответа на этот вопрос.
— С домом, Яша, все в порядке, — сообщил Якушкин. — Остался ремонт по мелочи. Давай думай, когда переезжать будешь?
— Надо переезжать, пока деньги не разошлись, — сдержанно ответил Кайманов.
Не зря провел он три зимних месяца в горах. Бригада заготовила ни много ни мало около тысячи тонн дров. Каждый зарабатывал в месяц по две — две с половиной тысячи рублей. Хватило и на прокорм семье, и на то, чтобы уплатить три с лишним тысячи за полдома, что Ваня Якушкин помог купить в городе.
За время работы в горах Яков похудел, его лицо осунулось, но, прокаленное солнцем и морозом, с режущим взглядом серых блестящих глаз, оно дышало силой и здоровьем. Мускулы его были словно скрученными из веревок. Казалось, попади ему сейчас под руку любой пень, впившийся в скалу, он выкорчует его руками. Не просто было жить зиму в горах, не каждый бы такое выдержал, но и награда немалая: теперь у него в городе есть свой дом. Хотя он и невелик, но все же свой, своя крыша над головой. В городе Яков может поступить в авторемонтные мастерские. Через год, смотришь, получит специальность. Ольга найдет себе работу, как на Даугане, хотя бы уборщицей в школе. И пойдет день за днем тихая, спокойная жизнь.
Но чем он больше думал об этом, тем становился мрачнее. Никакая тихая жизнь в городе не заменит ему то, что пережил он здесь, на границе. Как можно закопаться в тишину, когда столько еще неустроенного, столько таится вокруг всякой сволочи, которую нужно, словно вцепившиеся в горы пни, с корнями вырывать из расщелин, чтобы расчистить землю для молодых и здоровых ростков.
Не радовал его предстоящий переезд в город. С острым чувством жалости окинул он взглядом знакомые с детства горы, простор синего весеннего неба, буйство весенней зелени по долинам и склонам. Нелегко менять все это приволье на пыльные городские улицы, на небольшой домишко, разделенный стеной пополам, на повседневное, однообразное хождение на работу, без конных и пеших рейдов, без острой, как охота на опасного зверя, погони за вооруженными бандитами, без перестрелок и схваток, в которых каждая победа — не только гордость собой, но и сознание, что ты нужен на этой, такой немирной, земле.
Начальник заставы Логунов и комендант участка Федор Карачун иногда включали его в состав наряда, поскольку официально никто не снимал с него полномочий старшего бригады содействия, но то были текущие задания по мелочи. «Может, уже не нужен?», — думал он и с томительным чувством ждал дня, когда переезд в город окончательно изменит его жизнь.
День этот наступил. Все произошло обыкновенно и просто. Яков и Ольга свернули пожитки,
