Собрание пьес. Книга 2

Львицын. Мне показалось, Лиза, что у всех здешних вышивальщиц и кружевниц глаза покраснели и слезятся. Я прошел между их станками, — работа мелкая и трудная, иные сидят далеко от окон, и свету падает немного. Рисунок исполнен так точно и так тона подобраны, что видно, сидящие здесь девушки недаром едят хлеб свой. Я вижу, что эти девушки работают всякий день слишком долго, что вредит их зрению. Можно бы и не так торопить с этой работой. Разве необходимо, чтобы непременно все было готово ко дню нашей свадьбы?

Лиза (с неудовольствием). Я не хочу войти в твой дом как какая-нибудь бесприданница.

Львицын. Из-за пустого тщеславия, Лиза, ты допускаешь, что служанки твои слепнут над чрезмерной работой. Ты не хочешь быть для них госпожой милостивой.

Лиза (с живостью). Марфушка не от работы ослепла, а от ветру, который нанес ей сору в глаза. У нас на селе есть девка слепая, Аннушка, дочь Мирона кузнеца, — что ж, ведь она и не вышивала, да ослепла.

Львицын. Посмотри на твоих кружевниц, Лиза, — у них у всех глаза красные.

Лиза. Вот кончат мое приданое, тогда не будет спешной работы, а теперь пусть немного потрудятся для меня. Разве я уж не стою того, чтобы для меня поработали? Зато у меня будут вещи, которым всякая хозяйка позавидует. Лучше наших вышивальщиц и кружевниц во всей губернии не найти.

Львицын. Нет, Лиза, я не хочу, чтобы в мой дом вошли вещи, над которыми теряли зрение эти несчастные. Человеколюбие запрещает мне участвовать в этом.

Лиза (с упрямством). Она не оттого ослепла, что много работала, а оттого, что ей сор в глаза попал. Она это сама говорит. Притом же ведь наши хамы для нас и созданы. Ведь ее будут кормить всю жизнь, хоть бы она ничего не работала. Какой нам прибыток от слепой?

Львицын. Человек создан Богом для иных, возвышенных целей, а не для наших пустых удовольствий.

Лиза (с огорчением). По-вашему — я пустая и жестокая. Для вас Марфушка дороже меня.

Идет к дому. Любопытные девки уж тут как тут, подслушивают, тихо переговариваются.

Лушка. Барышня на жениха сердится.

Степанида. Бровки-то как нахмурила, всю родню свела наша барышня.

Лушка. С чего началось? Приданое, что ли, ему не показалось?

Степанида. Женишок-то что-то поперек сказал, а барышня у нас характерная, никому не уважит.

Ворожбинина выходит навстречу Лизе, потом и Ворожбинин.

Ворожбинина. Лизанька, куда ты?

Лиза. К себе пойду, маменька.

Ворожбинина. Лизанька, да что ж ты жениха оставила?

Лиза. Ему Марфушка меня дороже, пусть он с ней разговаривает.

Ворожбинина. Господи помилуй! Да что с тобой, голубушка?

Львицын. Елизавета Николаевна не уважает моим просьбам. Я не заслужил ее доверия.

Лиза. Алексей Павлович предпочитает мне Марфушку.

Ворожбинин (посмеиваясь). Милые бранятся, только тешатся. То-то молодо, зелено.

Львицын. Как я обманулся в вас! Вы казались мне ангелом небесным, а на самом деле вы — пустая девушка с холодным сердцем.

Ворожбинина. Ах, Боже мой! За что вдруг такая немилость!

Лиза. Из-за дворовой девки такие гневные упреки! Так вот ваша любовь!

Львицын. Моя любовь не способна погаснуть, но я пламенно ненавижу деспотизм. Я должен подавить мою любовь и расстаться с вами. Вследствие разности наших понятий я не осмеливаюсь принять имя вашего супруга. С душевным прискорбием возвращаю вам обручальное кольцо и желаю вам совершенного счастья с другим, кто мыслит с вами сходно.

Возвращает Лизе кольцо. Лиза молчит.

Ворожбинин (гневно). За что же, милостивый государь мой, вы отвергаете вашу невесту?

Львицын. Отвергнут я. Елизавета Николаевна пренебрегла моими чувствами.

Ворожбинин. Непохвально, сударь, и чести вам не прибавляет. Напрасно дал я согласие человеку со столь свободными мыслями, понадеявшись на ваше позднейшее исправление. То-то огорчились бы ваши почтеннейшие родители, будь они в живых!

Ворожбинина (плача). Ах, батюшка Алексей Павлович, в чужие края вы ездили, у немцев добродетели обучались, то-то по-хорошему поступаете! За что нашу Лизаньку обидели?

Лиза (снимая с пальца кольцо). Когда вы так хотите, возьмите ваше кольцо и будьте счастливы с другой. На свете много есть девиц, прекраснее меня и добрее.

Львицын. Сердце мое разбито, я никого никогда уже не полюблю. Я Бога молю об одном, чтобы глаза души вашей открылись для невечернего света правды. (Кланяется и поспешно уходит.)

Ворожбинин. Вот и упражнялся в науках! Вот и ездил по чужим краям! Науки-то эти да поездки чужедальние до добра не доведут.

Лиза плачет.

Ворожбинина (лаская Лизу). Ты, Лизанька, не плачь, не кручинься, голубка, — полюбишь другого, еще милее тебе он будет, не будет учить да осуждать, как этот ферлакур.

Лиза (принужденно смеясь). Досадно мне, — я не от горя заплакала. Да вот я уже и не плачу вовсе. Вот видите, смеюсь. Я о Львицыне так же мало буду думать, как о прошлогоднем снеге.

Ворожбинин. Лизанька, не беспокойся об этом нимало, держись Панглосовой системы, — все, что ни делается, все к лучшему. Женишка мы тебе найдем на славу.

Лиза. Мне, право, папенька, смешно. Подумайте, из-за Марфушки он вздумал на меня сердиться. Я стала у него виновата, что она ослепла!

Ворожбинин. А где же он ее увидел?

Лиза. Мы сидели с ним на скамейке, а Марфушка брела в девичью, хотела побеседовать с подружками.

Ворожбинин. Зачем совалась, куда ее не звали?

Ворожбинина. Так надо наказать негодяйку построже! Эй, Степанида!

Лиза. Нет, маменька, на этот раз вы простите Марфушку. Ее сам Бог наказал, маменька.

Ворожбинина (растроганно). У нашей Лизаньки золотое сердечко.

Лиза. Маменька, он говорил, что кружевницы и вышивальщицы работают слишком много, что у них глаза красные.

Ворожбинина. Слушай его, он тебе наговорит. Что ж, их даром поить, кормить? У немцев, поди-ка, никто ничего не делает, у молочных рек на кисельных берегах сидят.

Лиза. Он говорит, что я не хочу быть им милостивой госпожой.

Ворожбинина. Да что ж мы, шкуру с них дерем, что ли?

Лиза. Чем же им здесь худо? Сидят в тепле и в покое, работа не тяжелая, не то