Левченко. Перед вами вся жизнь… Вы молоды, прекрасны…
Мэри (задумчиво, себе самой). Когда я пою или мечтаю, весь мир кажется мне иным… Чувства — утонченными, романтичными, люди — изящными, нежными. (С горечью.) Почему все не так? (Пауза. В том же тоне.) Всегда, всегда, всю жизнь это странное ощущение, точно все это только прелюдия, а жизнь — прекрасная, таинственная, как сказка, как мечта, еще впереди… Я все еще чего-то жду, живу точно во сне, в волшебных грезах, волнуясь необычайно… (Хочет уйти.)
Левченко (с мольбою). Побудьте здесь мгновенье… Весь день я вас не видел…
Мэри (с тоской, себе). Мой муж болен, я люблю его и знаю это, сердце мне говорит, я вся сжимаюсь от ужасного предчувствия какой-то беды… Весь день места себе не нахожу от гнетущей тоски, а сейчас, — о, как странно, я здесь, — с вами, смеюсь, танцую, мечтаю о невозможном…
На террасе никого нет, вальс все еще доносится.
Мэри (тихо, сжимая руки). О мечты мои…
Левченко. Мэри… (Берет ее за руку.)
Мэри (холодно отдергивая руку). Что с вами? Что со мной? (Медленно проводит по лбу, хочет встать.) Как все это странно…
Левченко (удерживая ее). Ради Бога… Мария Александровна… Я сошел с ума… Выслушайте меня… Вчера, в этой аллее, когда вы мне рассказали о себе, когда я понял, какой крест вы несете под этой вечно улыбчивой маской счастливой женщины…
Мэри (гордо). Я вам ничего не говорила о себе… Вы не поняли… (С горечью.) Конечно, я счастлива, — у меня чудный, талантливый муж, я здорова, обеспечена… Никому нет дела… (Вдруг, с отчаяньем.) Я ненавижу ложь… Вчера я в первый раз солгала Римме…
Левченко (серьезно). Лгать не надо… (Вдруг становясь нежным.) Зачем этот тон? Мэри… дорогая… За каждую вашу слезу я готов заплатить годами жизни… (Страстно.) Мэри, я без вас жить не могу… (Наклоняется к ней. Мэри, неожиданно для самой себя, словно во сне, берет его голову и, закрыв глаза, целует его в губы) Мэри…
Музыка обрывается.
Мэри (в ужасе, сжимая руки, глухим голосом). Кто сказал, что любовь — радость? Какая невыразимая грусть… (Встает, бледная, шатаясь.) Так вот что значила… эта тоска… это волнение…
Левченко (вставая, простирает к ней руки, в порыве). Мэри, мечта моя, Мэри…
Идет за Мэри бледный, словно ничего не сознавая. Мимо них из сада на террасу бегут Римма и Кирилл, весело возбужденные.
Римма (напевает). «Тебя любить, обнять и плакать над тобой»… (На террасе берет со стола позабытые букеты.) Букет новорожденной… Букет царице бала… (Подает Мэри букет, целуя ее.) Дуся… Ты сегодня похожа на лермонтовскую Тамару… Что с тобой? Бледна, как изваянье…
Мэри (с усилием над собой). Мне холодно, в саду сыро… (Берет букет, подносит к лицу.) Какая красота… А кому же другой?
Кирилл. Гавриилу предназначался. Да его что-то не видно.
Мэри (вдруг, словно очнувшись, вскрикивает). Где Гавриил? Где он? Что с ним?
Явление восьмое На террасу выходят Анна Павловна и Куликов, чем-то тихо разговаривая. У Куликова в руках рецепт.
Анна Павловна (испуганно). Кто это вскрикнул?
Куликов. Господа, попрошу вас потише… Гавриилу Алексеевичу сейчас было худо… Он лежит…
Все. Что? Что такое?
Мэри (бросаясь). Пустите, я к нему…
Куликов. Не волнуйтесь, ради Бога… Ничего серьезного… Лучше попозже, — он, кажется, задремал…
Мэри, не слушая, убегает. Кирилл за ней.
Явление девятое Анна Павловна. Вот и праздник, да невесело… (Крестится.) Господи, спаси и помилуй… Как на грех, надо в аптеку послать, а Павла все нет да нет…
Левченко. Позвольте, я съезжу верхом…
Анна Павловна. Зачем же вам, батюшка, беспокоиться…
Левченко (берет у нее рецепт). Я моментально слетаю… Через час буду обратно… (Поспешно уходит. Доктору.) Я не прощаюсь…
Явление десятое Те же и Кирилл. На террасе Куликов, Анна Павловна, Римма. В саду фонарики гаснут.
Куликов. Ну, что больной?
Кирилл (спокойно). Ничего. Спит. Напрасно вы Мэри пустили. На ней лица нет…
Анна Павловна. Уж вы, Риммочка, — я вас попрошу, фейерверки-то нынче не пускайте… Ни к чему…
Кирилл. Отложим до Мэриных именин, — через три дня.
Римма. 22-го? Ну, что ж, отложим. Жаль только, — сегодня вечер такой дивный. А тогда можно живые картины… (Кириллу.) Вы любите фейерверк, Кирилл Алексеевич? Я обожаю…
Кирилл. Я — тоже…
Римма. Так призрачно, так похоже на сказку… Так уносит от действительности… Все, что повышает жизнеощущение…
Отходят в сторону, разговаривая.
Анна Павловна (доктору). С чего это, батюшка, с Гаврюшей случилось?
Куликов. Ослабление сердечной деятельности… Нервное переутомление, раздражение… Не было ли у Гавриила Алексеевича за эти дни какого-нибудь сильного огорчения, взволновавшего его известия, письма?
Анна Павловна. Кажется, ничего такого, батюшка… Эти-то, молодежь, все в гулянки, верхами да в мячики, а он, мой батюшка, и с мол оду-то не любил… все за книжками… (Плачет.)
Куликов. Ну, полно, Анна Павловна, уж от вас-то я не ожидал…
Явление одиннадцатое Те же и Глаша.
Глаша (доктору). За вами нарочный прискакал. Говорит, пакет важный, — в присутствие вызывают…
Куликов. Ах, Боже мой, что там такое… (Вынимает часы.) Анна Павловна, я извиняюсь, должен ехать, вероятно, что-нибудь серьезное… Я полагаюсь на вас… Микстуру — через час по столовой ложке… В случае повторения — теплые компрессы на сердце и затылок. И ради Бога — не волнуйтесь… Я завтра заеду… (Уходит через аллеею.) Чертова тьма! (Вскрикивает.) Кто тут?
