Вот так придешь и станешь на камнях над рекою, Глядишь, как удит рыбу эстонское дитя, Как воды льются, льются, журча и шелестя. Пласты лиловой глины нависли над рекою, А сердце, — сердце снова упоено тоскою, И бьется в берег жизни, тоской своей шутя. Стоишь, стоишь безмолвно над быстрою рекою, Где тихо струи плещет эстонское дитя. 7 августа 1913. Тойла.
«Откачнись, тоска моя, чудовище…»
Откачнись, тоска моя, чудовище, Не вались опять ко мне на грудь, Хоть недолго вдалеке побудь. Что ты хочешь, тяжкое чудовище? Отдал я тебе мое сокровище, Коротаю дни я как-нибудь. Откачнись, косматое чудовище, Не вались опять ко мне на грудь. 9 августа 1913. Тойла.
«Дошутился, доигрался, докатился до сугроба…»
Дошутился, доигрался, докатился до сугроба, Так в сугробе успокойся, и уж больше не шути. Из сугроба в мир широкий все заказаны пути. Доигрался, дошутился, докатился до сугроба, Так ни слава, и ни зависть, и ни ревность, и ни злоба Не помогут из сугроба в мир широкий уползти. Дошутился, доигрался, докатился до сугроба, Так в сугробе ляг спокойно, и уж больше не шути. 7 сент. 1913 г. Спб.
«У меня сто тысяч теней…»
У меня сто тысяч теней. С ними дни я коротал, И менять их не устал. Вереницу легких теней Я гирляндами цветений Всё по новому сплетал. У меня сто тысяч теней, С ними дни я коротал. 11 сент. 1913 г. Спб.
«Пройдут все эти дни, вся жизнь совьется наша…»
Пройдут все эти дни, вся жизнь совьется наша, Как мимолетный сон, как цепь мгновенных снов. Останется едва немного вещих слов, И только ими жизнь оправдана вся наша, Отравами земли наполненная чаша, Кой-как слепленная из радужных кусков. Истлеют наши дни, вся жизнь совьется наша, Как ладан из кадил, как дым недолгих снов, 7 декабря 1918 Елисаветград. Улицы
«Прекрасный Днепр, хохлацкая река…»
Прекрасный Днепр, хохлацкая река, В себе ты взвесил много ила.
