— Пустяки! Помиритесь. Хорошие люди не должны ссориться друг с другом.
Кратный угощал отца Леонида тминною наливкою.
— Вы — хозяин хороший, — говорил священник.
Посмеивался, с видимым удовольствием пил рюмку за рюмкой и становился все милее и добродушнее.
— Уж такие гостеприимные хозяева, — говорил он.
Ни Кратный, ни Далия никогда хорошими хозяевами не были, и эта тминная наливка, бутылка в руках Кратного, казалась ему ненужною и чужою. И в душе был горький осадок от всей этой ненужности роковой и противоречивой жизни.
Вечерело, становилось темно. За Волгою видны были взлетающие ракеты, — у Козловских были именины. За скатами полей всходил багровый месяц. Блеснула золотая зарница. Облака были похожи на синий дым.
— Что вам с ними ссориться! — говорил отец Леонид. — Иван Петрович в городе, Марья Павловна одна с Алексеем Иванычем. Им скучно. Право, помирились бы! Что там старое помнить.
Кратные давно были знакомы с Козловскими. Мать очень молодая. Сын кончал университет. Занимался филологиею. Отец в Петрограде, приезжал два раза в лето на несколько дней. Служил в каком- то министерстве.
Кратные были с Козловскими в ссоре. Началось зимой, поспорили из-за войны. Весной помирились, летом опять поссорились. На этот раз из-за каких-то пустяков. Козловская находила неприличным поведение одной их общей знакомой, Далия заступилась за свою подругу, — и ссора вспыхнула. Теперь Далия с возмущением рассказывала о том, какие злые и мелочные люди Козловские.
— Сидят в своем углу, на всех шипят.
И то, что она говорила о Козловских, совсем не соответствовало тому представлению о них, которое сложилось у Кратного. Кратный слабо дивился в душе, но не спорил. Отец Леонид говорил:
— Это — недоразумение. Они вас любят и уважают.
— Они никого не любят, обо всех дурно говорят, — спорила Далия.
— Вот уж это вы напрасно, — возражал отец Леонид, — они все о вас очень хорошо говорят. Неправды сказать не могу, иерейская совесть не позволит, уж вы мне поверьте.
— Это они от хитрости, — спорила Далия, — чтобы показать, что вот они какие добрые.
А сама радовалась тому, что Козловские говорят о ней хорошо.
К вечеру, кончив работу в больнице, пришла фельдшерица Ульяна Ивановна с мужем. И, как всегда, было странно, что она — бойкая, скорая и большая, а он — маленький, щуплый, в очках. И они заговорили о том же:
— А мы к Козловским. Они нас звали. Айда-те вместе. То-то они рады будут!
Видно было, что и она, и ее муж очень польщены приглашением Козловских. И сразу можно было догадаться, что им поручено непременно уговорить и привести с собою Кратных.
Верочка вдруг ярко покраснела. Ей вспомнилось многое милое. Вспомнилась сладкая весенняя тоска, белая ночь, Нева, прогулка с молодым Козловским. Так живо вспомнились его веселые глаза, которые умели становиться такими глубокими и задумчивыми. Захотелось опять увидеть его.
— Я пойду, — сказала она решительно.
Далия сказала с кислою улыбкою:
— Как ты хочешь. Пожалуй, и я с тобою.
Ульяна радовалась очень откровенно:
— Ну вот, уговорила.
Стали собираться. Верочка очень волновалась. Володя Балинов злился. Он знал, почему Верочка хочет возобновить встречи с Николаем Козловским.
Верочка, словно не замечая его досады, сказала:
— Вы, Володя, конечно, с нами?
Володя досадливо сказал:
— Вы с Николаем Козловским хотите устроить прогулку с ведрами? Так надо подождать хоть до завтра:
— Фу, как это глупо! — закричала Верочка. — Пятиэтажная глупость! Больше того, — небоскреб глупости!
— Что за прогулка с ведрами? — спросила Далия.
Ульяна засмеялась и сказала:
— Это Володя намекает на то, как мы со Степаном венчались. Я вам разве не рассказывала?
— Нет, — сказала Далия, — расскажите.
— Мы не хотели, чтобы кто-нибудь знал, что мы хотим повенчаться. Кому какое дело, вот еще! Разве у нас много денег, чтобы свадьбы пировать? Ну вот, мы сговорились с отцом Леонидом, пошли в церковь просто, в чем были. Даже я взяла ведра, будто за водою. А Степан взял у меня одно ведро, будто хочет мне помочь. Ведра около церкви оставили, зашли туда, а отец Леонид уж нас ждал там. И повенчались. А потом домой вернулись с ведром, словно за водой ходили. Докторша спрашивает: «Вы, говорит, нынче вдвоем за водой ходили»? А я ей: «Мы всегда будем вдвоем ходить, потому что мы повенчались». — «Когда повенчались?» — говорит. «Да вот, говорю, только что из церкви». Так она как стояла на своем крылечке, так и села на ступеньки: «Ну и шуткари, говорит, вот это, говорит, я понимаю».
Все смеялись, Ульяна раньше и громче всех.
— Ну что же, пора идти, — сказала она. — Нас там ждут давно.
— Пошел бы и я с вами, — говорил отец Леонид, — потанцевал бы. Да ряса мешает. Не люблю я потому к светским на вечера ходить. Сидишь долгогривою чучелою, и все кажется, что ты всех стесняешь.
Торопливо собрались, и все ушли. Прислуга жила в отдельной кухне. Дом заперли на замок. Старик сторож обошел весь дом, притворяя деревянные ставни.
Когда уже совсем стали уходить, Далия заколебалась. Говорила:
— Шляются всякие, покрадут. Парк не огорожен. Сторож — глухой старик. Ставни — одна видимость.
Мальчишки успокаивали:
— Мама, чего ты боишься! Везде кругом соседи.
Им хотелось идти поскорее.
Шли и всю дорогу говорили о кражах. У Филимоновых, у Анисимовых. Узкая тропинка то бежала в лесу, то выводила на полянки. Овраги попадались по пути. Ветер веял в лицо, теплый и грустный.
Верочке хотелось бы, чтобы у Козловских никого не было. Но когда подходили к их даче, слышны стали голоса, музыка, смех. Кто-то запел.
— Да у них бал, — разочарованно сказала Верочка.
И вдруг ей стало весело.
У ворот толпились любопытные соседи из деревни. Смеялись, завидуя и злясь.
Гости и хозяева были в саду. Висели фонарики.
Николай обрадовался Верочке.
Его сестра, Магдалинка, почему-то была невесела.
Шумное веселье гостей казалось преувеличенным.
Козловская-мать играла на пианино. Молодежь танцевала.
И вдруг развеселая песня. Озорничая, парни шли мимо. Камни полетели через ограду. Снаружи послышался визг, смех, ругань. В саду барышни бросились бежать в дом. Молодые люди побежали за калитку. Козловская удерживала их.
— Не троньте, сами пройдут.
И в самом деле, парни прошли. Опять стало весело. Кратному было странно, что этот случай так быстро забылся и никого особенно не взволновал.
— Мы — люди интеллигентные, — говорила Козловская, словно отвечая на его мысли.
Она торопливо курила тонкую папиросу. Ее глаза слегка щурились, и на лице было усталое выражение.
