Но однако пора спать.
Отчего Вы первый не напишете Пальмину? Ведь он мертвецки ленив.
Лейкину Н. А., 17 марта 1886*
158. Н. А. ЛЕЙКИНУ
17 марта 1886 г. Москва.
Добрейший Николай Александрович!
Вчера я был у Гиляя и отнял у него очень миленький рассказ*, к<ото>рый он готовил не то в «Развлечение», не то в «Будильник». Рассказ совсем осколочный. Удался и формой и содержанием, так что трудно было удержаться, чтоб не схапать его… Г<иля>ю, хандрящему, он не нравится, потому он и не посылал его Вам…
Кстати, прихватил у него мелочишку и стишки*. Хотя, если верить одному русскому писателю, и не бывает лишних марок, но тем не менее жертвую одну марку и уворованное посылаю.
Сегодня послано Вам заказное письмо*, а сей транспорт пойдет с курьерским.
Кланяюсь Прасковье Никифоровне и Феде.
Жму руку.
Если цензура не пустит рассказ Г<иля>я, то пришлите мне его обратно. Я помещу его где- нибудь.
Трефолеву Л. Н., 20 марта 1886*
159. Л. Н. ТРЕФОЛЕВУ
20 марта 1886 г. Москва.
Многоуважаемый и добрейший, как самая добрая маменька, Леонид Николаевич!
Пишу под впечатлением Вашего письма и «пука» стихов*…Большущее спасибо за то и другое. Письмо вошью в папку автографов*, а книгу переплету и сопричислю к сонму литературно-медицинских авторов, нашедших успокоение на моих полках.
Теперь о молодых художественных силах*. Художники, с к<ото>рыми я имел случай беседовать, все поголовно сочувствуют Вашему сборнику. Потолковав с людьми компетентными, прочитав четьи-минеи и заглянув в книжку Нострадамуса «Микрокозм», я пришел к такому заключению: из сонма художников Вам следует выбрать трех, кои взяли бы на себя труд состряпать художественную часть сборника. Эти трое должны быть ретивы, молоды, знакомы со всеми русскими художниками, быть со вкусом и иметь, кроме вкуса и надежд на будущее, хотя бы маленькую известность в настоящем. Эти трое поездят по Москве, напишут в Питер, скомпонуют собранное и проч…. Они будут хозяевами и ответственными редакторами художественной части.
Я могу порекомендовать Вам этих трех:
1)
2)
3)
Все эти трое составят совет, обсудят дело всесторонне, отыщут причину всех причин, составят список знаменитостей и проч…. Все трое собаку съели и рады служить Вам.
Пишите им по письму. Изложите им, в чем дело, поручите триумвирату художественную часть и будьте покойны… Они Вам доставят автографы всех русских художников… Теплые ребята.
Пиша каждому из них, не забудьте назвать всех трех названных… В одном из писем к художникам потрудитесь сказать: a) размер сборника, b) на какой бумаге и c) где будет печататься сборник, d) кто будет заведовать печатанием, e) какая сумма ассигнована на издание и f) в каком количестве будет печататься… Знать сие художникам необходимо, чтобы не запеть из разных опер и иметь ясные, определенные рамки…
Вот и всё. Кланяюсь. «Павел Иваныч потолстел и всё играет на скрипке*». (Зри «Ревизора».)
Я завален работой. Строчу в «Осколки», в «Петерб<ургскую> газету» и в «Новое время» по субботам. Первый свободный день отдам сборнику*.
Если угодно, то перешлите письма художникам через меня. Все — мои приятели.
Григоровичу Д. В., 28 марта 1886*
160. Д. В. ГРИГОРОВИЧУ
28 марта 1886 е. Москва.
Ваше письмо, мой добрый, горячо любимый благовеститель, поразило меня, как молния. Я едва не заплакал, разволновался и теперь чувствую, что оно оставило глубокий след в моей душе. Как Вы приласкали мою молодость, так пусть бог успокоит Вашу старость, я же не найду ни слов, ни дел, чтобы благодарить Вас. Вы знаете, какими глазами обыкновенные люди глядят на таких избранников, как Вы; можете поэтому судить, что составляет для моего самолюбия Ваше письмо. Оно выше всякого диплома, а для начинающего писателя оно — гонорар за настоящее и будущее. Я как в чаду. Нет у меня сил судить, заслужена мной эта высокая награда или нет… Повторяю только, что она меня поразила.
Если у меня есть дар, который следует уважать, то, каюсь перед чистотою Вашего сердца, я доселе не уважал его. Я чувствовал, что он у меня есть, но привык считать его ничтожным. Чтоб быть к себе несправедливым, крайне мнительным и подозрительным, для организма достаточно причин чисто внешнего свойства… А таких причин, как теперь припоминаю, у меня достаточно. Все мои близкие всегда относились снисходительно к моему авторству и не переставали дружески советовать мне не менять настоящее дело на бумагомаранье. У меня в Москве сотни знакомых, между ними десятка два пишущих, и я не могу припомнить ни одного, который читал бы меня или видел во мне художника. В Москве есть так называемый «литературный кружок»: таланты и посредственности всяких возрастов и мастей собираются раз в неделю в кабинете ресторана и прогуливают здесь свои языки. Если пойти мне туда и прочесть хотя кусочек из Вашего письма, то мне засмеются в лицо. За пять лет моего шатанья по газетам я успел
