— Я так боялась, что не найду вас!
Андрей хотел спросить: «Да как ты-то здесь очутилась? Госпиталь-то за тысячу километров остался?» Но ничего этого не надо было спрашивать. Ясней ясного, почему и как Марийка здесь. Он уже раздумывал, как объяснить полковнику ее приезд, когда она сама его выручила:
— Они живы, Андрей Петрович! — не отпуская руки Самохина воскликнула она. — Я уверена, это они!.. Только вы уехали, пришло письмо. Хотела послать вслед, но куда, не знаю, думаю, найдет ли оно вас? А тут узнала, что в порту госпиталь эвакуируется с запада, на паром грузится и — через море к вам, в Среднюю Азию, едет. Пошла к нашему начальнику, взяла перевод... Вот и приехала...
Андрей не очень вникал в оправдания Марийки, подумал только: «Зачем она оправдывается, очень хорошо, что приехала». Взял из ее рук сложенный фронтовым треугольником листок бумаги, с обеих сторон залепленный штемпелями. Видно, долго оно странствовало по дорогам войны, пока дошло.
Пытаясь унять дрожь в пальцах, Андрей вскрыл его, прежде всего прочитал подпись: «С фронтовым приветом Ветров». Стараясь погасить горечь разочарования, перевернул листок, стал читать сначала: «Здравствуйте, дорогой товарищ старший политрук! Приезжал я в Большие Хромцы навестить вас, но не успел, вы уже выбыли на новое место. Товарищ старший политрук! Ефрейтор Осинцев с нашей заставы Береговой получил письмо от родных из села Крутьки, Ирклиевского района, Полтавской области. Старики Осинцева знают, что вы были нашим начальником сводного отряда, когда выводили наших ребят из окружения, еще и поддавали немцам жару на станции в Криницах, и когда прорывали фронт. Так вот они передают вам низкий поклон от всего села и сообщают, что какие-то эвакуированные Самохины, молодая женщина и девочка лет пяти, поселились в их деревне. Не ваши ли? Еще раз пишу адрес: Полтавская область, Ирклиевский район, село Крутьки.
Я сейчас командую взводом в той же части, с какой мы выходили из окружения. Напишите мне, как себя чувствуете, на какой фронт вас направили? Все наши кадровики, кто вас знает, желают вам доброго здоровья и успехов в боевой жизни. С фронтовым приветом Ветров».
Внизу подпись и номер полевой почты — обратный адрес...
«Живы! Что бы там ни было, каких бы страхов ни натерпелись, главное — живы! У стариков Осинцева перебудут, придут в себя... а там, может, и на фронте полегче станет».
Сейчас тем более необходимо добиться назначения на фронт. Может, по пути в действующую армию удастся заскочить в эти Крутьки, повидать своих, отправить их в глубь России. А сейчас надо как можно скорее послать письмо, нет, телеграмму, Вере в эти Крутьки, всего несколько слов, только бы получить ответ от самой Веры.
— Товарищ полковник! Авенир Аркадьевич! Яков Григорьевич! — радостно закричал Андрей. — Мои нашлись! Вот мой добрый вестник! Знакомьтесь: Марийка. Самая родная сестричка! От смерти спасала, теперь такую весть привезла! Я напишу телеграмму, Машенька, как только вернешься в город, сразу же отправь! Только сегодня! Не откладывай ни на минуту!..
Андрей боялся, что вот-вот приедет начальник войск с командиром дивизии, а надо еще успеть написать телеграмму. Во дворе комендатуры уже с полдесятка легковых машин, у коновязи верховые лошади, возле которых хлопочут коноводы, возле клуба дожидаются приехавшие на совещание офицеры.
Полковник Артамонов поглядывал на часы, но тем не менее нашел время и для Марийки.
— Ну-ка, покажись, что за вестник? — включаясь в разговор, загудел он басом.
— А вы что смотрите, товарищи начальники? — напустился он на Самохина и Ястребилова. — Человек с дороги! Сейчас же организовать душ, обед, отдых. Когда отдохнешь, как тебя?..
— Марийка, товарищ полковник...
— Ага, Марийка... Так вот, когда отдохнешь, а мы освободимся, расскажешь нам о фронте. Раненые в госпиталях все знают. Самые свежие новости передают.
— Что вы, что вы, товарищ полковник! У меня ведь и увольнительная давно кончилась, и так уж попадет. Нет, нет! Я сейчас с первой попутной машиной обратно в город. Мне надо к обеду быть в госпитале, а я только к вечеру попаду...
— Машенька, вот телеграмма! — придерживая на коленях планшетку, Андрей набросал на клочке бумаги адрес и текст, протянул Марийке.
— Хорошо, Андрей Петрович. Мне пора, товарищ полковник...
— Ну что ж, дисциплина есть дисциплина, — отозвался Артамонов. — Давай свою увольнительную... Вот мы ее и отметим: «Задержалась по уважительным причинам. Полковник Артамонов». А без обеда, комендант, — обратился он к Ястребилову, — ты ее не отпускай! Головой отвечаешь!..
— Капитан Ястребилов, начальник комендатуры, — представился Марийке Авенир Аркадьевич. Поздоровался с Марийкой и встречавший полковника старший лейтенант Кайманов, вместе с которым, увидев Марийку, за ворота комендатуры вышла его жена Ольга.
— А вот Ольгу Ивановну мы сейчас и попросим, — сказал Яков. — Оля, поручаем тебе нашу гостью. Возьми-ка над ней шефство, проводи к озеру, приглашай в дом, угости обедом.
— Вот-вот, — подхватил Аким Спиридонович. — Кто хоть раз искупается в нашем роднике, никогда больше отсюда не уедет.
— С родника мы и начнем. Верно, Машенька? — обнимая Марийку за плечи и увлекая ее за собой, ответила Ольга.
— Марийка! — вслед ей крикнул Андрей. — Скажи хоть, где разместился госпиталь?
— Улицу не запомнила. Знаю, что неподалеку от городского сада. Вы приедете?
— Старший политрук, — вполголоса сказал полковник. — Ждем. Времени в обрез...
— Обязательно приеду! И госпиталь найду! Рядом с городским садом...
Времени было действительно в обрез. Вот-вот нагрянут генералы.
Опытным глазом кадрового военного радостно настроенный Самохин отметил немыслимо идеальный «марафет», какой навели солдаты под руководством старшины Галиева на всей территории комендатуры. Эту первозданную чистоту и образцовый порядок отметил про себя и начальник отряда.
Аким Спиридонович придирчиво осмотрел все самые сокровенные уголки комендатуры, но только и сказал: «Ну ладно», что в переводе означало определенное удовлетворение.
Пройдя за полковником Артамоновым и капитаном Ястребиловым в помещение клуба, где должно было начаться совещание, Андрей на секунду остановился в вестибюле перед зеркалом, одернул гимнастерку, разогнал складки. После госпиталя худощавое лицо его с большим лбом и глубоко досаженными глазами все еще было серовато-бледным и не очень-то принимало среднеазиатский загар. Андрей никогда не был доволен своей внешностью, но сейчас ему собственный вид показался вполне приемлемым. Решив, что момент наступил, Самохин слегка откашлялся, обратился к Акиму Спиридоновичу:
— Товарищ полковник, разрешите подать рапорт.
— Какой такой рапорт? — переспросил Артамонов. — Ты что, говорить разучился, решил мне письма писать?
— И все-таки, — сказал Андрей, — прошу принять мой рапорт об отправке на фронт. Сейчас мне особенно хотелось бы там быть.
Полковник с явным неодобрением развернул двойной тетрадный лист, на котором Самохин, как он сам считал, очень убедительно изложил мотивы своего решения вернуться в действующую армию. Аким Спиридонович внимательно прочитал рапорт, посмотрел мимо Самохина куда-то в сторону и, видимо раздумывая, как ответить, зачем-то пожевал губами. Реакция Артамонова несколько озадачила Андрея.
— Товарищ полковник, я... — начал было Самохин, но полковник остановил его:
— А ты погоди. Подал рапорт — значит, высказался. Теперь жди ответа. Сейчас приедет начальник войск, попрошу его, чтобы нашел для тебя время, тогда и поговорим. — Артамонов сложил вчетверо рапорт Андрея и сунул его в нагрудный карман.
Ничего не оставалось другого, как ждать разговора с генералом. Андрей чувствовал на себе взгляды дожидавшихся в вестибюле начальников, которые, конечно, знали друг друга, а он еще никого не знал и подумал, что у каждого из них в подчинении застава, а то и комендатура. На совещание были вызваны командиры и с двумя, и с тремя «шпалами» в петлицах — начальники отрядов. Все они, как и до войны,
