торжественном вечере он оказался старшим по должности и по званию, а потому с полным правом и немалым удовольствием занял председательское место.
Самохин получил от бригадного комиссара приказ тоже быть на проводах и нести полную ответственность за то, чтобы все было торжественно и сердечно.
Со стаканом, наполненным золотистой влагой, Ястребилов поднялся со своего места, которое занимал во главе стола, начал торжественную речь:
— В трудное для нашей Родины время провожаем мы вас, дорогие девушки, на Западный фронт. Можно с уверенностью сказать, что многие из нас очень скоро последуют за вами, и мы встретимся уже не под Вязьмой и Смоленском, Калугой и Можайском, где сейчас остановлены гитлеровцы, а на подступах к самому логову фашистского зверя — Берлину... Миф о непобедимости гитлеровской армии развеян раз и навсегда. Вы, наши боевые подруги, отныне будете наравне с мужчинами бороться за нашу победу над врагом...
Самохин подумал, что слишком много предстояло еще сделать, чтобы действительно дойти до Берлина, завоевать победу. Но весть о поражении немцев под Москвой была настолько ошеломляющей для всего мира, что удержала от вступления в войну Турцию и Японию. Каждый наш солдат теперь твердо верил, что гитлеровскую армию можно бить и гнать с нашей земли.
Это обстоятельство Ястребилов тоже упомянул в своей речи, выразив уверенность, что появление девушек на фронте еще больше вдохновит на подвиги наших ребят, а сами девушки тоже не уступят в мужестве и героизме.
Андрей поискал глазами Марийку, встретился с нею взглядом, приветливо кивнул ей, заметив, что она смотрит на него так, как будто хочет о чем-то спросить.
Марийка уезжает, но что делать? Он не может сказать ей ничего определенного...
Рядом с капитаном сидела бывшая медсестра Клава. Самохину уже было известно, что Ястребилову удалось зачислить эту Клаву секретарем-машинисткой в штат комендатуры.
— Дорогие наши сестрички, — продолжал соловьем разливаться Ястребилов. — Сегодня ваш вечер, танцуйте, веселитесь. Может быть, вспомните когда-нибудь на западных рубежах нас, охраняющих здесь границу. Мы будем ждать ваших писем, а если кому-либо удастся поехать вслед за вами, будем искать вас на всех фронтах Великой Отечественной войны...
Красивое лицо капитана сияло вдохновением, большие голубые глаза при вечернем свете казались темными, каштановые усики курчавились над верхней губой.
Девушки, сидевшие за столами, перебрасывались шутками, отвечали репликами расточавшему обаяние Ястребилову. На эстраде появился баянист, все тут же поднялись со своих мест, принялись сдвигать к стенам столы, убирать стулья.
К Самохину подошла Марийка, негромко сказала:
— Андрей Петрович, я хотела бы с вами поговорить.
— Пожалуйста, — с готовностью ответил тот.
— Не здесь. Если это удобно, лучше выйдем.
Ястребилов, увидев, что они уходят, воскликнул:
— Ай да Андрей Петрович! Пугал проповедями, а сам времени не теряешь!
Кровь бросилась в лицо Марийке, но она, ничего не ответив, вышла на крыльцо комендатуры.
Нагретые за день камни отдавали тепло, легкое движение горячего воздуха доносило со стороны конюшни острый запах лошадиного пота. В ауле брехали собаки, доносились шаги, негромкие голоса, цокот подков по каменистым тропинкам.
Самохин и Марийка остановились на открытой террасе, окружавшей здание клуба.
— Это, наверное, действительно нехорошо, что мы так вот вышли, — сказала Марийка, — но мне необходимо вам что-то сказать.
Она замолчала, затем, собравшись с силами, решилась:
— Андрей Петрович, фронт есть фронт. Может быть, мы никогда больше не увидимся. Вы умный человек, и вы, конечно, понимаете, почему я здесь, почему я вас нашла...
Андрей молча привлек ее к себе. Она на какую-то секунду замерла, прижавшись к нему, затем отстранилась, тихо сказала:
— Я так измучилась, Андрей Петрович... И, помолчав, уже другим тоном сказала:
— Ваш Ястребилов всеми силами старается дать понять, что это он, видите ли, «спас» Клаву от фронта. По его понятиям Клава ему жизнью обязана и поэтому отныне переходит в его полную собственность. А она взяла да и решила ехать со мной.
— Вот как?
— Да, вот ее рапорт с резолюцией Артамонова. Послышались шаги, на террасу вышел Ястребилов.
Должно быть, он слышал весь разговор и сейчас сказал:
— Ну-ка, покажите, что еще там за бумажка. Андрей протянул ему рапорт Клавы.
Прочитав рапорт и резолюцию Артамонова, капитан побледнел.
Марийка, не обращая внимания на ошарашенного Ястребилова, поднялась на цыпочки, поцеловала Андрея:
— До свиданья, Андрей Петрович...
Мимо капитана она прошла так, словно его здесь и не было.
— Вот это сюрприз! — проводив ее взглядом, сказал Ястребилов. — Эх, Самохин, Самохин... Такой вечер испортил. А еще замполит. И с этой девочкой тоже. Ты научил ее рапорт Акиму Спиридоновичу написать? Что тебе от капитана Ястребилова надо?
Андрей не ответил.
— Ну, что ж, — как-то остро глянув на него, сказал Ястребилов. — Уж поскольку ты меня осчастливил, осчастливлю и я тебя. Зайдем ко мне в кабинет, ручаюсь, будет интересно...
Самохин не знал, что задумал капитан, но, почувствовав угрозу в его тоне, молча прошел вслед за ним в канцелярию комендатуры.
Ястребилов повернул ключ в замке, пояснил:
— Не хочу, чтобы помешали. Зачем спорить о взглядах на жизнь невинной девочки? Есть дела поважнее...
Андрей по-прежнему молча наблюдал за комендантом.
— Прошу ответить честно и откровенно. — Ястребилов сделал значительную паузу: — Какие у вас были отношения с вашим бывшим начальником штаба Павлом Ивановичем Богдановым?
— Мы вместе служили на западной границе, а затем попали в один и тот же госпиталь.
— Богданов прислал письмо на имя командира, то есть на мое. Когда я ознакомился с ним, я решил показать его прежде всего вам и больше никому не показывать.
Открыв сейф, он достал распечатанный конверт, вынул из него вчетверо сложенный двойной листок бумаги в косую линейку, исписанный каллиграфическим почерком, отогнул назад сверху и снизу те строчки, которые, по его мнению, Самохину не следовало читать, протянул Андрею. Он так крепко держал письмо, словно боялся, что Самохин схватит его и уничтожит.
«Считаю своим долгом сообщить вам, — прочитал Андрей, — что вышеозначенный старший лейтенант Самохин А. П. а) высказывал резко-критические настроения в адрес нашего высшего главнокомандования; б) при выполнении мною приказа по поводу расстрела изменника Родины оказал противодействие; в) хранит немецкую карту пограничного района, неизвестно как к нему попавшую. Сейчас, когда Родина в опасности, такие подозрительные личности, как вышеупомянутый Самохин А. П., должны подвергаться тщательной проверке, о чем вам и сообщаю. К сему капитан Богданов Павел Иванович».
— Ну и что же? — спокойно спросил Андрей.
— Как что? — искренне удивился Ястребилов. — Вы что, недопонимаете значение этого письма?
— Наверное, недопонимаю.
— У вас действительно была немецкая карта?
— Она и сейчас есть.
Ястребилов молча развел руки, как будто хотел сказать: «Ну, батенька мой, тогда ты совсем
