Вы не подумайте. Это он Олегу. А мужику, тому, что с тряпицами, ласково так:
– Что случилось, милейший?
Тот молчит, ёжится. Пациентом себя чувствует.
Второй за него:
– Ну, дык… Мы ж, б…я… того. Ну, это! Ну, чтоб!.. А оно… Вот!
– Что вот? – Голос Караима уже струится, как тончайший шелк.
И вдруг тот, что с тряпицами, басом таким гнусавым:
– Доктор, а выпить можно? Вы чё не подумайте… Я того… В нерв весь ушёл. Аж запирает! А?.. – и смотрит.
Караим Антинохьевич ещё раз удивил меня в тот вечер под Рождество. Как говорят, жил дольше, видел больше. Медсестре смотровой говорит так спокойно:
– Принеси-ка, душенька, три стакана. Нет. Два. Тебе, я так понимаю, – и смотрит на этого «констриктора», – грозит оперативное вмешательство.
– Чего? – спрашивает мужичок, съеживаясь.
– Операция. И срочная, – объясняет Караим. – Хотя если это то, что я предполагаю, – сойдёт и местная анестезия. – И вновь обращаясь к сестре: – Всё-таки три, голубушка, стакана тащи. И шустро!
Выпил Караим Антинохьевич с мужиками. И подельник – тот, что всё веселился, – наконец-то обрёл дар более-менее связной речи и рассказал Караиму буквально следующее:
– Ну, выпили мы с кумом. С бабами, понятно, поругались. Им – то-сё, пятое-десятое – тока бы глотки драть. Праздник же святой! Понимать надо. Дуры – одно слово! В общем, потом ко мне пошли – в сарае там было у меня немного. Выпили ещё, посидели, он мне и говорит: знаешь, мол, когда и почему баба хвостом крутит? «Отож, – говорю. – Оттого и крутит, что с хвостом. Все они бесоватые!» А он мне: «Дурак ты! Я, мол, не про то щас. Я про то, что до одного места ей те дрова давным-давно и чердак худой. А вот место то самое чешется… Вот я об чём!» И вдруг в рёв – прям как запойный. Наземь плюхнулся, орёт: «Не могу больше! Ой, не могу!» Я чуть прям не протрезвел с непоняток. И бросать боязно – не повесился бы. А то у нас в том годе, помню… Да и хер с ним! Тот вовсе шибанутый был. А кум-то мой – мужик. За ним отродясь дурости такой не водилось. В общем, он блажит, а я как обухом по голове. И тут, бац! Дошло до меня! «Ты что ж, – говорю, – курва, мать твою так перетак! Бабу, что ль, обходить не смог?» А тот пуще в рёв – думал, щас вся деревня сбежится. Насилу угомонил.
В общем, сидим, допиваем. А я про себя: «Беда-а. Ой, беда. Как бы не повесился всё-таки». Тут он мне и говорит: «Чёта у меня там не того… этого». «Чё – говорю, – у тебя не тово-ентова?» Он: так, мол, и так. А у меня прям как гора с плеч. «Дурень, – говорю, – что ж ты сразу-то не сказал! Это ж – не беда! Плёвое дело – проще пареной репы!»
А как вышло – меня в прошлом годе в ЦРБ возили – такая же херня была. Врач говорил, не помню. Не то «навоз», не то «абрикос», что-то сельскохозяйственное у меня было. Вот прям аккурат как и с кумом стряслось. Так там делов оказалось на пять сек – шкуру оттянули да и оттяпали кусок. В палату хотели положить, а я утёк. Знаю – потом деньги давай за то за сё. На мне и так всё как на собаке…
Короче, мы ещё по «наркомовской» накатили, да глоточек оставили – чтоб топорик, значит, протереть…»
– Ясно! – неожиданно резко и громогласно прервал его Караим. – Клиническая ситуация налицо! Любушка, вы всё приготовили?
– Да, Караим Антинохьевич! Операционная сестра уже помылась. Всё готово.
– Пройдёмте, дамы и господа. Приоденьте коллегу, – говорит Караим санитарке, кивая на «подельника». Тот аж икнул со страху. Санитарка уже рот было открыла: «Не положено!!!» – им же до одного места, академик ты пятнадцати академий или хрен с баштана. Но докторша приёмного строго так ей бровками – мол, не выёживайся, а исполняй. И все действующие лица двинулись в «предбанник» ургентной операционной.
– Как вы уже, наверное, догадались, Татьяна Юрьевна, у нашего пациента случился банальнейший… кто?
– Фимоз, – вздохнув, послушно отвечаю я.
– Не этот ли «сельскохозяйственный» продукт вы имели в виду, коллега? – продолжает как с подмостков вещать Караим, обращаясь к подельнику потерпевшего.
– Он. Точно он. Вот и доктор мне тогда…
– Понятно, понятно. – И вновь обращаясь ко мне: – Не просветите ли вы, Татьяна Юрьевна, глубокоуважаемого коллегу, приехавшего к нам из дальних… э-э… стран, на предмет сего типично «сельскохозяйственного» случая?
За моей спиной давилась от смеха до пузырей на лбу докторша. Мне же по роли, отведённой великим «искусствоведом», приличествовало дать серьёзный, развёрнутый ответ.
– Сужение крайней плоти полового члена. Фимоз у взрослого мужчины возникает при хроническом воспалении кожи головки полового члена и крайней плоти – баланопостите. Причиной фимоза могут быть склероз кожи крайней плоти, злокачественные новообразования головки полового члена и крайней плоти, инородные тела, всякие неспецифические и специфические инфекции. Например, сифилис.
– Умница, голубушка.
«Ага, и чаще всего встречается в далёких сельскохозяйственных странах!» – чуть не залепила я под конец. Еле сдержалась, чтобы не выскочить из роли.
– И что же, душа моя, у нашего пациента было не «таво-ентова», что он ханку жрал и другу в ноги кидался, на бабу свою жалуясь? – продолжал млеть в своей ипостаси Караим. – Хотя, должен сказать, претензии её были совершенно обоснованны, ибо, если ты мужчина – изволь соответствовать! – добавил семидесятилетний академик, горделиво расправив плечи. Должна сказать, дай бог вам всем в его годы так выглядеть!
– Фимоз, – говорю, – Караим Антинохьевич, нарушает нормальную половую жизнь и даже делает порою её невозможной. Потому что возникают весьма болезненные проблемы с открытием головки полового члена, травмы кожи крайней плоти и уздечки во время эрекции и при половом акте.
– Ой, полярная лисичка, какие проблемы! – вдруг подаёт реплику уже приодетый в бахилы и хирургический халат кум-«оператор». – Извиняюсь.
– А ведь совершенно верно говорите, коллега! – отвечает Караим, значительно поднимая указательный палец вверх.
«Ну, цирк!» – проносится у меня в голове.
– И каково же лечение подобных форм фимоза у взрослых мужчин, Татьяна Юрьевна?! – тоном, ни на секунду не позволяющим заподозрить в ёрничанье, продолжает Караим, предупредительно открывая передо мной двери в оперблок.
– Только оперативное! – наигранно вздыхаю я, оглядываясь в поисках Олега.
– Именно! – И тут же: – Мойтесь, голубушка!
– Я?! – «Цирк уехал – клоуны остались!» – Караим Антинохьевич, мне же в роддом, и к тому же Олег…
– Ничего не случится в вашем роддоме за час. Там ещё дежурант есть. А если что – из гинекологии бездельников вызовут. А Олег, как и его милейший отец Иван, хотя и прекрасный хирург, но алкогольдегидрогеназы[11] в организме – кот наплакал. Это у них наследственное. Так что – сама понимаешь…
«Ну Олег, ну удружил! – думаю. – Ладно, что делать-то. В травме я уже ассистировала, так что… Не прикажешь же солнцу закатиться в неурочный час… Подержу, пожалуй, крючок академику».
А академик-то между тем ещё успел огненной воды себе и «коллеге» плеснуть.
– Караим Антинохьевич, – говорю, – только вам там несколько неудобно будет, потому что у этого стола давным-давно все гайки и болты из строя вышли и он под ваш рост не отрегулируется.
– А зачем мне, радость моя, его регулировать? С такой операцией вы, Татьяна Юрьевна, вполне справитесь самостоятельно при помощи операционной сестры.
«Ну всё! Приехали! У Караима рождественский маразм!» – только и успела подумать я.
– И не волнуйтесь, мы с коллегой будем рядом и всё вам расскажем. – И подталкивает офигевшего в дупель мужика в операционную, куда санитарки уже увели его дружка со слегка подпорченным
