адресу и, с трудом оторвав от своей напрочь изгвазданной рубашки, сумел закрыть за собой дерматиновую дверь. Со стороны подъезда, разумеется. Возможно, не очень любезно, зато честно и благородно.
Вернувшись, наконец, домой после слишком долгого, совершенно разрушившего рабочие планы малоприятного дня, Северный с удовольствием выбросил дорогой текстиль в мусорную корзину, сходил в душ, сварил себе кофе, налил стакан односолодового виски и раскрыл лэптоп, не питая особых надежд. Скорее, уже по привычке.
Какова же была его радость, когда посреди обыкновенных деловых коротких записок, спама и потока эпистол от матушки он обнаружил письмо с темой «Соловецкая» от этой мерзавки, Алёны Дмитриевны. Он вскочил, подкурил и прошёлся… Пройтись колесом, как давеча Дарий, мешала прикуренная сигарета и стакан. И лицемерное приобретение всех взрослых – взрослость, собственно. Ещё хотелось закружиться тем самым гипотетическим их с Алёной терьером, имя которому он так и не придумал. Видимо, потому, что у гипотез нет имени собственного. Гипотеза – имя всех гипотез. Глупое имя. Глупые мысли. Глупое поведение.
Северный раздавил едва прикуренную сигарету в пепельнице. Поставил непочатый стакан на стол. И прошёлся колесом. Отменным, правильным, каноническим колесом. Не задев ничего в пространстве. Благо оно – пространство его квартиры – позволяло подобные кульбиты.
– Аккуратная продуманная детскость ещё безобразнее взрослости! – строго сказал он сам себе, а рот, помимо воли, растянуло в улыбке до ушей. – Чего ты радуешься, кретин?! – вопросил он сам себя. – Очень даже может быть, что там, в письме, что-нибудь вроде: «Извини, Сева, я выхожу замуж за Джона Джейкобса!» или «Простите, Всеволод Алексеевич, я полюбила Джейка Джонсона!» – или что-нибудь в этом роде. – Он скривился. – Северный, перестань вести себя именно что как кретин и открой уже, наконец, письмо.
Он сел за стол, снова прикурил сигарету, отпил чуть виски и кликнул на жирной строчке непрочитанного сообщения:
Северный, привет!
Так приятно получить от тебя письмо! Не думала, что ты напишешь. Думала, что ты поведёшь себя, как старый бурдюк с прокисшим вином, и затаишь обидушку.
Ну, уехала и уехала. Да, прости, я засранка. Но мне в моих идеально-глупых мечтах об идеальном мужчине всегда казалось, что идеальный мужчина не обижается на женщину, которую любит. Возможно, у меня слишком детские представления о мужчинах. Хотя именно детских представлений о мужчине у меня никогда и не было, учитывая особенности моего анамнеза. Впрочем, ты всё ещё не в курсе… Рассказываю: матушка родила меня от неведомо кого и со мною не жила. Воспитывала меня бабушка. У матушки, между тем, были прекрасные мужчины, которые почему-то всё время спивались и умирали. Причём один из моих несостоявшихся пап повесился, а другой – сгорел. Но они были добры ко мне, когда были рядом. Что бывало достаточно редко. Алину я родила от мужчины, казавшегося мне идеалом. Идеалом он мне казался недолго – идеалы вообще хрупки. Алина тоже понятия не имеет, от кого я её родила. Но она очень умная девочка и вполне довольствуется (или делает вид, что довольствуется) тем, что я её родила. Так что, несмотря на то, что мужчин в моей жизни было, не стану скрывать, вполне достаточно, но ни с одним из них у меня так и не случилось того, что нормальные люди называют любовью или хотя бы отношениями. Потому у меня в сердце есть образ, коему весьма сложно соответствовать. Согласись, Севка, что это очень сложно – соответствовать сферическому коню в вакууме. Потому что его попросту не существует. Или, если тебе угодно, красному коню Петрова-Водкина. Потому что красного коня тоже не существует в природе. Можно, конечно, коня раскрасить в презентационных целях, но он будет красным лишь до окончания мероприятия или до первого дождя. Я пишу чушь, да? Терпи… Если бы ты знал, в каких муках я набираю это письмо! Я же не взяла с собой лэптопа, на айпады тупо жадничаю (хотя Apple’ми тут всё засыпано, как подмосковные овраги дичком по осени), а у них тут, у буржуинов, хотя и есть русская раскладка на клавиатуре, но она такая, знаешь ли, дефектная. Фонетическая, если можно так выразиться. (Последнее предложение набирала полчаса. И ещё пятнадцать минут – предложение о последнем предложении.) В общем, я хотела сказать тебе банальность о том, что, встретив тебя, сильно испугалась. Можешь себе представить того самого Петрова-Водкина, обнаружившего поутру у своего порога красного коня с восседающим на нём голым подростком мужского пола? Вот так и я испугалась. Потому что наши фантазии оживают только в белой горячке, а на существование в реальности не имеют права. Как правило… Забавно. «Как правило, не имеют права…» (Я всё быстрее справляюсь с фонетической раскладкой, чем незамедлительно тебе хвастаюсь!) Короче, я сильно боялась, что с тебя смоется презентационная краска и ты окажешься самым обыкновенным конём. А они если на что и способны, так только на плюс-минус качественный секс, на плюс-минус джентльменское поведение и на подаренный на расставание «Вранглер» вместо букетика пожухших фиалок. (Кстати, рада, что ты не стал фыркать, а всё правильно понял).
Я до сих пор не знаю, идеальный ли ты мужчина. Но мне сорок – и на меньшее, чем идеал, я уже не согласна. По-любому. И не потому, что двадцать лет я искала идеального – я вообще никого не искала, они сами меня находили. (Попытки найти Алининого биологического отца, исчезнувшего сразу после эпизода моей тошноты, не в счёт – я тебе как-нибудь расскажу, вместе посмеёмся.) Если ты скажешь мне, что даже во сне под одеялом не пукаешь – я выйду за тебя замуж. Потому что главный критерий идеальности мужчины – не пукать во сне под одеялом.
Калифорния прекрасна! Я живу в окрестностях Сан-Франциско у моей подруги. У неё двое детей, слава богу, взрослых. И совсем нет мужа. Так что она тоже ничего не знает об идеальных мужчинах, хотя неидеальных у неё было даже больше, чем у меня. Я ей рассказала о тебе, и именно она мне сказала, что, судя по моим восторженным описаниям, ты именно что материализовавшийся в вакууме сферический конь, а такого не бывает. И значит, это всё мои фантазии. Отговаривает, короче. Утверждает, что самое меньшее удовольствие в этой жизни мы получаем от разочарований. А я тобой – очарована. Это тоже говорит моя подруга из окрестностей Сан-Франциско, так что с меня взятки гладки.
«Остапа понесло. Он почувствовал прилив новых сил и шахматных идей… Остап со вчерашнего дня ещё ничего не ел. Поэтому красноречие его было необыкновенно»[10].
Мне нравится твоя библиотека.
Красноречие (или косноязычие – как посмотреть, хотя, по сути, разные стороны одной и той же медали) моё необыкновенно не потому, что я голодна. Меня пичкают тут с утра до ночи. Но я голодна по тебе. Мне нравится не только твоя библиотека, но и твоё пространство – ты умеешь правильно расставить всё по местам (боюсь, это касается и меня… очень боюсь. Я не умею вставать на правильное место, увы). Ещё мне нравится твоё тело и вообще – твоя внешность. Ты очень хорош собою и даже красив, и отлично это знаешь. Ещё мне нравится, как ты долог и заботлив в постели. Так что я голодна. Ты умеешь слушать, слышать, варить кофе, приносить плед и подушку и вовремя наполнять опорожнившийся стакан. Ты так прекрасен, что просто не имеешь права на существование. В сорок лет невозможно так же глупо влюбиться, как и двадцать лет назад, поэтому срочно сообщи мне, что пукаешь под одеялом во сне – и я немедленно выйду за тебя замуж. Нет, постой… Это противоречит предыдущему моему заявлению. Потому срочно сообщи мне, что пукаешь под одеялом во сне, и я немедленно развлюблюсь в тебя. (Кажется, несмотря на фонетическую раскладку русской клавиатуры, я уже вполне могу печатать «слепым» методом.) Кроме того, я сильно выпила и мне всё простительно. Прямо сейчас мне всё прощает один старый еврей, любезно предоставивший свой лэптоп для написания тебе этого длинного, бредового, бессмысленного письма. Он живёт непосредственно в Сан-Франциско с видом на непосредственно Тихий океан. Хотя вот прямо сейчас он мне кричит из кухни, что это вид не на Тихий океан, а на какой-то там залив Тихого океана. Им, формалистам, виднее. Мне, идеалистке, проще. Залив Тихого океана – это же тоже океан? Если ты со мной согласен по этому пункту, я немедленно соглашусь выйти за тебя замуж в том ресторане, с тем букетом, который с кольцом.
Не такой он уж и старый, этот русскоговорящий еврей. Ему всего пятьдесят пять, и он отлично выглядит, потому что не программист. С ним меня познакомила моя подруга из тутошних окрестностей. Сегодня я ночую у него. У него забавный картонный трёхэтажный домик. В этом их фрисканом ПГТ у всех картонные домики. Даже в районах «old money». Забавный, милый, уютный городок. Не то Неаполь, не то Одесса. Не волнуйся, я у него, старого еврея от подруги, только ночую. Если я и выйду замуж
