Отойти в сторону и посмотреть

– Это логично. Я не твоя жена, Макс.

– Разве такое возможно?!

– Ты так и не понял. Я – совсем другая. Твоя жена, ещё не будучи ею по законам формальных рамок приличия, познав последнее откровение жизни, осталась здесь. Не без моей помощи, конечно.

Но это не парадокс, как принято считать. Просто один из вариантов хода вещей. Ты никогда не задумывался, что слово «вещь», которое мы употребляем, не задумываясь, ежедневно по нескольку раз, и «вещество», что используем значительно реже, – однокоренные?.. Это риторический вопрос.

Вмешавшись в ход вещей по причинам, которые теперь даже я склонна называть безумными, я выступила – не подозревая тогда об этом – в роли творца. Воздействовав на вещество времени, я открыла новые пути жизни и воспользовалась ими. Я могла лишь предполагать последствия. Именно поэтому склонна теперь иронично относиться к собственным действиям. Ведь это была дурость чистейшей воды. Видимо, я отыгрывалась за все недопережитые страхи и превозмогания, и ещё… я очень хотела изменить мир. В одном конкретном месте. Уже потом я поняла, что, начитавшись в детстве всякой научной и прочей фантастики, втайне рассчитывала на реализацию какого-нибудь из популярных «парадоксов». Что-нибудь вроде «петли времени» или перераспределения событий будущего при избирательном воздействии на причины в прошлом… Но вместо этого я сотворила новый мир. Даже два! И насколько бы трудно тебе ни было понять это, но ты видишь перед собой ОДНО существо. А сзади, в двадцати шагах, у опушки, прислушивается к нашему разговору совсем ДРУГОЕ. Мы похожи. Может быть, даже подобны. Это как «близкие люди». Близкие ритмом, восприятием, моторикой… Но разные.

– Хорошо, я могу допустить разделение вещества, даже гипотетически универсального… Но душа?!

– Вот мания всё персонифицировать! Клетка делится. Есть ли искра божья во второй клетке? «Бунт земли» и «Разум клеток»[20]! Классика. Всё было… Было, было и было… И есть! Клетка – РОЖДАЕТ клетку. Душа – душу… Что есть душа? Эманация. А что есть эманация? Заэманировали мозг уже этой метафоричностью до предела! Есть только вещество. И неисчислимые свойства его. Некоторые кажутся обыденными, некоторые чудесными. А некоторые – божественными. В область же «божественного» мы просто склонны задвигать всё настолько непостижимое – читай: для людей неосязаемое – и якобы недоступное, что ответ очевиден. Мы делаем это по той же причине, что когда-то заставила нас принять иллюзию условного времени за истину – чтобы облегчить себе жизнь. Смиряемся, прикидываясь победителями. И только не говори мне об известных догматах: «душу даёт Творец». Я сама теперь Творец. Посмотри на меня – ты говоришь со мной. А теперь оглянись и посмотри на неё – её ты любишь. Хочешь сказать, кто-то из нас бездушен? Не смеши мои престарелые кости, Макс! Если что-то не можешь понять – постигай. Это значительно упрощает дело. И заодно упорядочивает все неувязки, связанные с Творцом, вообще богами, их сыновьями и прочим религиозным бытом бытия…

Прислушиваясь к разговору, я чуть ли не воочию наблюдаю, как новый узор выкладывается у меня в голове под воздействием её слов. Место гипотетических представлений занимают прямые ощущения. И эти ощущения говорят о какой-то новой связи. О непостижимой разумом степени родства. Родства такой глубины и силы, что пресловутая ответственность, долг или ещё что-нибудь смешное из атрибутики «отношений» выглядят на этом фоне, как детальки детского конструктора на строительной площадке космодрома. Я, как будто впервые, чую, чем пахнут звёзды. С истоков Млечного Пути звёздный ветер доносит до меня юный аромат сверхновых, пряную тяжесть красных гигантов и голубоватые брызги белых карликов… Сердце и мысли непроизвольно тянутся навстречу этому космическому бризу, и я делаю ещё один шаг навстречу…

Лика с улыбкой грозит мне пальцем.

– Не сто?ит, сестрёнка. Иначе всё разрушится, растает. Точнее, перетечёт. Но будет выглядеть, как я сказала. Мы не можем делить здесь одно и то же время на двоих. Так что больше не приближайся.

– Хорошо… Ладно… Значит… мы тоже можем?..

– Говорить?

– Да.

– А кто сказал, что не можем? В моей инструкции речь шла лишь о том, что ты не должна приближаться более чем на двадцать шагов.

– Почему?

– То, что я делаю со временем, вам пока недоступно. А ты вообще – отдельная история. Я могу блокировать, точнее – консервировать время Владимира Максимовича. Но твоё – нет. Мы – порождение друг друга. Подобие разности. Линейная константа нелинейной функции. Но… разве «трудно быть Богом», сестрёнка?

– Скажи мне только одно. Тогда… когда шар вернул мне утраченное время, это было… была смерть? Я действительно умерла тогда?

– А ты разве не знаешь?

– Я просто хотела…

– Человеческий мозг – фарисей из фарисеев! Дуализм – его конёк! Но этот конёк примитивен и прост, как деревянная лошадка под хохлому в «Детском мире»… И лошадка говорит тебе: если ты боишься услышать в ответ «да», то – нет.

– А если…

– Уверена, что ты не боишься? Уверена, что готова умереть за знание?

– Да.

– Это по?шло… – Она с лукавой усмешкой наклоняет голову и смотрит на меня исподлобья. – За знание нужно жить, а не умирать!.. И это утверждение не менее по?шло! Глупый розыгрыш с моей стороны, прости. Но теперь я скажу тебе «да». Ты отправилась туда, что принято называть «последним путешествием». Они отчасти были правы – те дураки, что выдумали это определение. Но лишь отчасти. Это действительно путешествие. Только не «последнее». И не первое. Путешествия бывают только разными! Уж кто-кто, а мы-то с тобой знаем в этом толк. Не ко всякому путешествию можно быть готовым, но до?лжно быть в готовности… Это ведь не совсем одно и то же, правда? За мной лишь бо?льший опыт формулировок – «сын ошибок трудных» – но ты знаешь. Знаешь напрямую, что есть только дела. И смерть – лишь одно из них. Невелика важность отправиться в путешествие. Велика – готовность отправляться в них вновь и вновь! А правила? Что ж с того! Они есть везде и всегда. Старые, добрые, уместные и своевременные – да простит меня мать-природа за невольную тавтологию – правила! Не лезть на скалы в шлёпанцах и купальнике, согласна? Удивляясь непостижимым вещам, принимать их как должное – это ведь так естественно, правда? Не впадать в отчаяние с первого по третий день, understand? Ах да! Ещё не сжимать колени со страха так, что некоторые могут задохнуться прямо на лету, верно? – Она толкает локтём жёсткое крыло огромной птицы. Та в ответ коротко клекочет. – Я ответила на твой вопрос?

– Так значит, смерти нет?

– А я с кем сейчас так долго разговаривала? – Лика вздёргивает левую бровь.

– Так значит, есть?

– Конечно, есть! Что тут такого! И я есть. И блики времени, и паруса, и вода, что убила тебя, и скала, которой на тебя наплевать, пока лет через тысячу она не сообразит, что это было, и серый дождь в сером пространстве, падающий бесшумным водопадом с кромки горизонта и… даже он есть! – Она снова крепко, но с видимой нежностью пинает локтём птицу.

– А это кто?

– Это мой друг. Настоящий. Настолько, что я и не знала, что такое бывает! Уж сколько я ему нервов потрепала своей тупостью! Вот, приблизительно, как ты мне сейчас.

– А разве бывают такие…

– Такие большие друзья?

– Птицы…

– Ну, знаешь ли, птица птице рознь. Впрочем… А ты как думаешь, бывают?

Я ещё раз недоверчиво кошусь на огромную фигуру. Та, видимо, почувствовав мой взгляд, а скорее, подыгрывая, оборачивается и корчит очень смешную физиономию. Ровно настолько, насколько