Надо уметь отпускать. В обе стороны. Не забывать, но отпускать. И прощение здесь ни причём. Ты не бог. Отпускать. Не цепляться. Внизу, в двадцати сантиметрах, твоя собственная почва, но окровавленные пальцы по-прежнему цепляются содранными ногтями за отвесную скалу под названием «мама» так, как будто там, внизу, бездна…
«Мальчик хочет в Тамбов!»
Один милый прекрасный мальчик девяти лет писал список желаний. Вернее, он назвал его «списком претензий к родителям». Я, естественно, как любая зажигалка, тут же вспыхнула: мол, хо-хо тебе не ху-ху? И распотрошила мальчика на озвучку, ожидая увидать там «Порше» и врезать паршивцу по полной.
Оказалось, что мальчик хочет всего лишь:
1). Чтобы папа прибил книжную полку.
2). Чтобы мама перестала целовать его в супермаркетах.
У прекрасного мальчика девяти лет очень хорошие мама и папа.
Папа тут же сознался, что он ленивое чудовище.
Мама пообещала не целовать мальчика в супермаркетах.
И они наперебой кинулись жарко убеждать меня в том, что их мальчик мужчина-мужчина-мужчина! — как видно из его желаний. И прислуги в доме нет! Он, их мальчик, сам режет, варит, парит и вообще ангел.
Мальчик гордился.
За столом мальчик пытался раскрыть нарезку колбасы и отрезать себе кусок торта. У мамы напряглись бицепсы, но она умеет держать лицо. Что правда, сын не умеет держать нож. Ну то есть вообще. Нарезку ему вскрыл папа, а куском торта снабдила мама.
Позже он ел в койке виноград. Я сама люблю поесть виноград в койке, но я всегда уношу после себя миски. Вытряхиваю из них мусор куда следует, ополаскиваю и ставлю на место. И делаю так, сколько себя помню. То есть с куда более раннего возраста, чем девятилетний.
Вечером мальчик сказал маме: «Я забыл книжку на втором этаже», и мама поскакала наверх забирать книжку.
Что же вы делаете со своими мальчиками?..
Вот только не надо говорить, что у вас всё не так. У вас почти у всех так, сыновладелицы. Вы для своих мальчиков няньки, мамки, вешалки, овчарки и служебные доберманы. Что делать нам, мамам девочек? Я не хочу, чтобы моя дочь стала нянькой, мамкой, вешалкой, овчаркой и служебным доберманом, сменив на этих нелёгких постах одну из вас. Я хочу, чтобы она была женщиной. А не Мамушкой.
Перестаньте кудахтать (даже внутренне, желваки выдают), если он отходит от вас больше чем на метр. И да — никто его не обижает, уточнив «техзадание» с миской от винограда. Жизнь ещё не так вломит, а он не готов.
Папы, полку прибейте. Желательно вместе.
Мамы, перестаньте слюнявить девятилетних мужиков публично. Лучше научите пользоваться ножом.
На закате девятилетний мальчик признался мне шёпотом, что хочет сбежать от мамы с папой. Нет- нет, он их сильно-сильно любит. Но вот если бы он был бродягой… Дайте им побыть «бродягами». Хотя бы в дозволенных пределах. Не контролируйте каждый их шаг к столовому ножу. В девятилетнем возрасте психически здоровый парень не зарежется. А вот с такой вашей гиперопекой он вырастет не только ни к чему не способным, но и — вполне возможно — не таким уж и здоровым. В том числе психически. И кого- нибудь зарежет. Очень может быть, что именно вас. И уедет в Тамбов. Лес валить.
Как говорить с ребенком «про Это»
Как говорить с ребёнком о сексе? Словами. Лучшего способа передачи информации человечество до сих пор не придумало.
Подумать только — вы целовали ему пятки и попу, вытирали сопли и ставили клизму. Вы учили его справлять малые и большие нужды, куда и когда следует, рассказывали на ночь сказки. Вы с замиранием сердца рассматривали содержимое горшка после эпизода ночных колик, вызвавших его крикливую бессонницу и ваше безумное беспокойство. Вы молились всем богам, прикасаясь к его распухшим кроваво- красным дёснам, когда у него резался первый зуб. Вы танцевали с ним на руках и купались вместе обнажённые. Вы спали в одной постели и были готовы отдать правую руку с десятью годами жизни в придачу — лишь бы у него перестало болеть ухо. А теперь вы в ужасе хватаетесь за сердце и деревянным голосом произносите отмороженную фразу: «Иди, учи уроки! Рано думать о всяких гадостях!» в ответ на вполне невинный вопрос. К примеру: «Мама, а что такое влагалище? Папа, а как это — половой акт?»
И это ещё не худший сценарий развития событий. Худший — это когда вы ничего не говорите в ответ, потому что ребёнок не задаёт никаких вопросов. И самый отвратительный вариант — вы так никогда и не поговорите с ним «про это».
Потому что нет времени? Не лукавьте. Вы ведь всегда найдёте пару минут сделать ему замечание по поводу нечищеных зубов, а однажды, совсем походя, научили завязывать шнурки.
Потому что сам всё узнает? В таком случае, зачем вы отдали его в школу? Достаточно было научить читать и писать, а затем просто купить учебники.
Потому что это слишком сложная тема? Уже ближе к истине. Чем же она так уж сложна? По мне не сложнее валентности и правил дорожного движения. Вы же не смущаетесь, объясняя ребёнку, что такое светофор и почему нельзя переходить улицу на красный свет и уж тем более в неположенных местах? Но тема «зебры» или правил поведения на эскалаторе не табуирована в отличие от телесности, чувственности и сексуальных отношений между людьми.
Кем же и когда она табуирована? Можно долго рассуждать об истории человечества от античности до средневековья, о культурных традициях православия, мусульманства и даже о литературе. Но мы не будем так глубоко «копать»: табуирована эта тема для нас самих в первую очередь нашими… родителями.
Сейчас это достаточно смешно, но в ту эпоху, когда по телевизору ещё не начали ежеминутно летать прокладки, а прекрасные леди в белом не танцевали до упаду, несмотря на таинственные «критические дни», у меня, как и полагается любой девочке, пришла пора менархе — первой менструации. Сказать, что я была к этому не готова, не сказать ничего.
Я отнюдь не была дурой и росла не в вакууме. Была школа, были подружки, существовали какие-то книжки о подростковой гигиене, написанные совершенно дубовым языком. Последние было совершенно невозможно читать, а рассказы сверстников напоминали детские страшилки про чёрную руку в чёрной комнате. Действительность оказалась не такой страшной, хотя и не такой восторженно-голубой, как на современных плазменных экранах. Хуже всего было то, что я сказалась к этому не готовой. И моя дальняя родственница, находившаяся в тот момент рядом, с удивлением спросила:
— Тебе что, мама ничего не говорила?
— Нет, — проблеяла я.
Мама же, как выяснилось, полагала, что я и сама всё знала, потому что «…ну не дура же ты. Я думала, ты знаешь».
Откуда?!
