меня Дмитрием Павловичем. На этом формальности будем считать завершёнными.
У него было немужское – какое-то кукольное личико. Мальчик-куколка. В детстве наверняка был круглым отличником и маменькиным сынком, учился в «английской» спецшколе. Лёха Ледогоров в свое время таких Гогочек лупцевал за милую душу.
– Что же это вы, Алексей Николаевич? При вашем-то опыте – и столь легкомысленно влипли в историю!
«Кажется, пора перевести общение в режим диалога!». Роджер разлепил губы:
– Каюсь! Привык сострадать старушкам.
– Похвально, похвально, – одобрил Дмитрий Павлович. – Я, знаете ли, и сам завижу иного старичка – и становлюсь сентиментальным донельзя! Но, собственно, спрашивал я вас об ином. Легкомыслие ваше – не в том, что старушке доверились, а в том, что попёрли против нас.
– Нельзя ли уточнить: против кого это – «вас»? Знакомство-то наше покамест – чисто шапочное!
– «Что в имени тебе моем?». Так, кажется, у классика? Имена, персоналии тут не важны. Важно – что вы позволили себе пойти наперекор чрезвычайно серьёзному бизнесу.
– И что за бизнес? – осведомился Ледогоров светским тоном.
– Да бросьте, подполковник! – махнул рукой его визави. – Уж вы-то осведомлены о нашем промысле, больше года проявляете к нему нездоровый интерес!
Заметив на лице собеседника гримасу удивления, прибавил:
– Отпираться глупо, мы отслеживаем каждый ваш шаг. И как вы едва не раскололи Золотого Аслана, и как подбирали ключики к директору Музея. Нельзя быть таким настырным! Вы сами напросились на то, чтобы свести со мной личное знакомство!
Ледогоров только пожал плечами. Но его ответы, кажется, не интересовали элегантного собеседника: тот излагал в режиме монолога.
– Хватит вам разыгрывать дешёвую оперетту. Дабы облегчить дальнейшее взаимопонимание, сразу же расставлю все точки над «и». Да: мы вывозим из России предметы изобразительного искусства и антиквариат. И делаем это (признайтесь!) вполне профессионально. Во всяком случае, до сего дня ни вы, ни ваши коллеги из смежных… департаментов не смогли кардинально вмешаться в наши дела.
«Гогочка-то мне чуть не весь расклад выдаёт! Знать, и впрямь, в живых уже не числит, – усмехнулся про себя Роджер. – Что ж ты, доктор, сразу в морг меня списываешь? Я бы предпочел палату люкс с длинноногой сиделкой!». Но, храбрясь, понимал: за «люкс» предстоит крепко повоевать, а морг – ну прямо за спиной маячит.
– Дела-то, вроде, не вполне законные? – уточнил Ледогоров.
– Видите ли, уважаемый Алексей Николаевич, – протянул собеседник. – Есть уложения нашего плесенью поросшего государства. И мы их, безусловно, нарушаем. Но существуют и законы более высокого уровня. Объективные законы, которые не пишутся людьми и не требуют утверждения парламентских говорунов. Так вот, согласно этим законам мироздания, всё лучшее из стран бедных неизбежно перемещается в страны богатые. Картины, научные открытия, таланты, мозги… – буквально всё. Это не нами придумано, так устроен мир.
Он вздохнул, разглядывая на свет жидкость в бокале:
– Наше с вами отечество – разграбленное и нищее, признаём сей нерадостный факт. И потому всё мало-мальски стоящее из России – хотите вы того или не хотите – будет вымываться. И никакие уголовные кодексы, никакие спецслужбы с таможнями не изменят тут ровным счетом ничего. А вот наш Картель действует как раз в русле объективных законов.
– Ну, понятно, – поддержал Роджер. – Это же объективная необходимость – чтобы наши дети не увидели в подлинниках ни Тициана, ни Рубенса. Чтобы мировые шедевры оказались за десятью замками у жирного жлоба, который не отличит Рембрандта от серванта!
– Вы ещё не отказались от замшелого догмата, что искусство принадлежит народу? – ухмыльнулся комильфо. – Что ж, весьма благородно, но (увы!) несовременно. Так что старичкам Тициану, и Рубенсу придется растрясти кости. Ждет их дальняя дорога: на Запад, к вышеозначенным «жирным жлобам».
Справа от кресла высился огромный глобус. Ведя беседу, Гогочка между делом касался глянцевито отблескивающего бока – и круглая махина, покорная его руке, начинала вращаться. Кукольному мальчику это доставляло очевидное удовольствие. Казалось – он одним пальцем заставляет вертеться Америки и Евразии, а сквозь материки и океаны прорастают тайные маршруты вывозимых полотен. Маршруты, которые – Гогочка свято верил – были бы невозможны без его воли, энергии, интеллекта.
Он в очередной раз крутанул планету и залился соловьем:
– Разумеется, все остальные направления нашей работы также укладываются в гуманитарные рамки. Мы занимаемся исключительно культурными ценностями. Никаких наркотиков, торговли оружием и человеческими органами!
– Вы – просветители? – порадовался Ледогоров.
Но Мальчик-Отличник не принял такого ироничного тона:
– В известном смысле. Если хотите, мы – форейторы мирового прогресса, живой инструмент глобализации. Ликвидируем национальную обособленность, снимаем барьеры между странами и народами.
– А это не ваши… форейторы третьего дня шмаляли в меня из «тэтэшника»? Снимая барьеры?
Гогочкино лицо омрачилось:
– Уже – не наши. Выискались два недоумка. Им велели «пасти» вас, а они сразу – за стволы хвататься! Они были плохими профессионалами. А я не выношу непрофессионализма: это нарушает мировую гармонию. Впрочем, мы отвлеклись. Итак, вы имели неосторожность выступить не против шайки мелких жучков, а против солидного, транснационального бизнеса.
Он снисходительно, как дитю неразумному, улыбнулся:
– Понимаете? Работает Система, которая охватывает десятки государств, в которую вложены бешеные деньги и которая приносит сказочные прибыли. Музеи, министерства, всяческие ваши грозные «органы», – всё это у нас в деле и в доле. У нас генералы на содержании сидят многозвёздные: лампасы – шире мартышкиной задницы! И тут из кустов выскакивает какой-то, извиняюсь, подполковник, свихнувшийся на своей неподкупности.
Всё, что излагал Гогочка, плохо вязалось с выражением его лица – обиженного личика первого ученика, по недоразумению не выучившего урок и обесчещенного двойкой в классном журнале.
– Подумайте только – на кого вы и ваши начальники подняли руку! Вы же, извините, – голодранцы. А мы за месяц получаем такую прибыль, что могли бы с потрохами купить вашу хваленую спецслужбу. Заметьте: я не пытаюсь оскорбить вас. Речь – не о чьей-то продажности, а о разности экономических потенциалов.
Тут Дмитрий Павлович осёкся («перед кем бисер мечу?!»), заговорил устало и равнодушно:
– Но я не стану покупать ни ваш департамент, ни вас лично. Вас я просто уничтожу. Вопрос лишь – как вы предпочтёте уйти из жизни: в длительных муках, или же быстро и безболезненно. Если будете со мной откровенны, гарантирую смерть легкую, практически – незаметную.
– И что вас интересует?
– Факты, фамилии, должности. Насколько ваши столоначальники осведомлены о деятельности Картеля. Где хранится информация, каковы ее источники, кто ещё в нее посвящён. Их телефоны, домашние адреса, состав семьи.
– Ну а если я вам скажу, что это – недоразумение, и в Питер я прикатил по совсем другому делу?
Кукольный Мальчик закаменел личиком, сделался не таким уж кукольным:
– Вы слабый бизнесмен, господин подполковник. Я предлагал совсем не плохую сделку, а вы отказались. Что ж, вы сами вынуждаете вывести наше общение за рамки цивилизованной беседы.
– Виноват! – хмыкнул Весёлый Роджер.
– А вот улыбаетесь вы напрасно. Я вас сейчас передам в ведение моих… (гм-гм!) референтов. И смею заверить: уж им-то вы выложите всю информацию. Как на духу.
– Ваши референты так хорошо убеждают?
– О, да: они бы разговорили и мумию Тутанхамона!
– Приятно будет познакомиться со столь одарёнными молодыми людьми! – любезно склонил голову Ледогоров. Упражняясь в словесном фехтовании, он уже просчитал ситуацию. Единственный шанс –
